Погружение - Дж. Ледгард Страница 33

Они были глупы. Они не понимали своей собственной религии. Джихад поймал их в свои сети. Они лгали другим и себе. У них не было никакой стратегии. Они могли сражаться и убивать невинных – или быть уничтоженными. Очевидно, что они предпочли бы забвение капитуляции. Они не знали сомнений, и у них были совершенно пустые глаза. Несколько сомалийских мальчиков уже погибли так же, как и Саиф. Они походили на иссушенные, открытые всем ветрам пустоши. Ни живые, ни мертвые. Покрытые шрамами. Они записывали видео своего мученичества на дворе пастушеской хижины, с кипарисом на заднем плане.

Они копировали американскую секту «Небесные врата», члены которой записывали самоубийства на видео. Они совершили массовое самоубийство, предварительно посетив парк аттракционов. Поставили видео на запись и ушли с Земли на комету – по крайней мере, они в это верили, а их тела остались лежать в Калифорнии. Тела, волосы, пятидолларовая банкнота, лежащая в кармане, новенькие кроссовки. Они помогали друг другу уйти из жизни. А вот для последних оставшихся в живых никто не убрал рвоту, вызванную смесью водки и фенобарбитала, и не снял с головы пластиковый пакет.

Он остановился. Может быть, они тоже считали его тупым. Может быть, он вообще упал в трещину в скале. Все его истории вечно заканчивались смертью. Ударом топора по горбатой спине.

* * *

Они ехали целый день без остановки и вылезли из грузовика в деревне на южном побережье Кисмайо. Его приковали наручниками к деревянным рейлингам лодки-дау, на которой ходили охотники за акулами. Они плыли ночь и еще день. Ветер дул в лицо, море волновалось. Рыбаки босиком ходили по палубе, настраивая латинские паруса. Он был уверен, что они плывут на юг, в тренировочные лагеря Аль-Каиды в мангровых болотах вокруг Рас-Камбони, на границе с Кенией.

Наручники оставляли ему достаточную свободу движений, чтобы перегнуться через борт и почувствовать брызги на лице. Он пытался также отодвигаться от солнца, но все равно обгорел. Они отошли достаточно далеко от берега, чтобы он задумался о здешних глубинах. Охранники принесли ему ведро воды помыться и отвернулись, пока он совершал (другого слова тут не подобрать) свой туалет.

Лодка кренилась под слишком большим весом груза. В ней были боевики, рыбаки, козлы, сети, крючки, жаровня, на которой готовили рыбу, корзины с рисом, бананами и манго. Трюм был завален телами черноперых и желтых акул.

«Но по мере дальнейшего продвижения, – продолжает Мор в «Утопии», – все мало-помалу смягчается: климат становится менее суровым, почва – привлекательной от зелени, природа живых существ – более мягкой».

Мотора у лодки не было. Воняла грязная вода Индийского океана, и акулы, и акулий жир, которым был промазан корпус. Рыбаки провели в море по месяцу. Они коптили акул и марлинов на необитаемых островах и там же добывали известь из кораллов, раскаляя их на костре до такой степени, что они взрывались, когда их опускали в воду.

Следующая дерьмовая ночь была абсолютно бесконечной. Ему дали банку фанты. Небо затянуло облаками. Они шли в открытое море, чтобы избежать рифов и мелей, где лодка бы села. Завывал ветер, и шел дождь. Он поскользнулся на палубе и ударился о фальшборт. Саиф и его люди суетились, как потревоженные муравьи, – все они вооружились до зубов и взывали к Богу. Он слушал их молитвы и невольно думал об апостолах, попавших в шторм в Галилейском море. На борту осталась одна живая акула, которая била хвостом по палубе. Берег лежал далеко позади, жаркий и темный. Он ничем не напоминал зимнюю серость побережья Франции: это была совсем другая земля, населенная потомками рыболовов, торговцев и священников, которые плавали здесь веками. Баджуни, державшиеся поближе к своим островам, сомалийцы, племена суахили, пришедшие с далекого юга, из Мозамбика, коморцы, малагасийцы, португальцы, оманцы, китайский флот, йеменцы, персы, гуджаратцы и малайцы.

Пират Эдвард Инглэнд захватил сокровища корабля паломников, идущего в Джидду, и закопал их на побережье Сомали. Он выкопал яму в иссохшем ущелье и спрятал сундук под камнем. Его так и не нашли. Команда подняла бунт и высадила капитана на пустынном острове Мадагаскар, памятуя о его необычном (для пирата) милосердии. Там он скитался, выживая попрошайничеством. Наверное, ему приходилось куда тоскливее, чем мошеннику, которого избили и бросили в канаве на окраине Вероны, и тот, с дукатом, зашитым в одежду, отправился через Альпы в Мюнхен ярким весенним днем.

Он посмотрел на бурное море. Где-то были золото и драгоценные камни, предназначенные для Мекки. Зарытые, утратившие блеск. Он думал теперь в планетарных масштабах. Сомали – могучая страна, но это всего лишь часть целого, море больше суши, океан течет под ним.

Джеймс баюкал в ладонях жестяную банку и пил оранжевый нектар, как саму жизнь. Фанта, фанта, фантазия, фантастика, бурлящий напиток Новой Атлантиды. Несмотря на смертельную опасность, а может быть благодаря ей, он испытывал душевный подъем, и измученные морской болезнью воины Аль-Каиды казались ему не грозой цивилизации, а просто кучкой бандитов, которые получат то, чего заслуживают.

* * *

Профессор Дэниэль Флиндерс, биоматематика, самостоятельные исследования, – утверждала ее страница на сайте Имперского колледжа. Она была одним из мировых лидеров в области исследований динамики популяции микроорганизмов в океане. Микроскопическое для нее было призрачным и огромным, а ее лекции пользовались огромной популярностью, поскольку затрагивали, помимо математики, биологию, физику, геологию и даже литературу и философию.

Она написала ему письмо, в котором вполне серьезно утверждала, что изучение океанских микроорганизмов необходимо для выживания человечества:

Без этого знания мы не сможем понять масштаб жизни на Земле или ее способность регенерировать. Понимание того, что жизнь может существовать в темноте и в агрессивной среде, меняет наше представление о жизни во Вселенной в принципе.

Она была старшим научным сотрудником, а не руководителем направления. Она была идеальна. Она отвечала за свою работу и не терзалась бюрократическими проблемами руководителей, занятых тем, чтобы совместить цели людей, занимавшихся пробами донных осадков, измерениями водной толщи или вообще одним конкретным видом рыб. Ей довелось побыть начальником, и это было ужасно. У нее были мозги отца, но не было его легкомысленного обаяния. Она обладала довольно хрупкой психикой и не терпела дураков. Это стало первой проблемой. Второй проблемой были люди, исповедовавшие политкорректность. Для них она была черной. Со всем багажом истории цветных, со слабостью науки цветных, но при этом критиковать ее открыто они не могли. Отсюда возникали недопонимание, пассивно-агрессивное поведение и обвинения в неудачах экспедиции. С французами было проще. Они ценили ее быстроту, воспринимали прохладное отношение как элегантность и вдохновляли ее на более интенсивную работу.

Она работала над своей формой и в Лондоне, но в море делала это гораздо интенсивнее. Говоря, что она дралась в экспедиции, она имела в виду всего лишь боксерскую грушу. Она укрепляла сердечно-сосудистую систему. Закончив работу, она обычно ложилась в постель с кем-нибудь из членов экспедиции или команды. Но, каким бы ни было удовольствие, все это заканчивалось одновременно с возвращением в порт.