Роман Нелюбовича - Олег Велесов Страница 34

Анна кивнула и на лице её отразилось некое подобие удовлетворения, а я вздохнул облегчённо: слава богу, разобрались. Нет ничего хуже, чем рассказывать о своей работе. В такие рассказы всегда закрадываются две беды: пафос и недомолвки. Всего не расскажешь, потому что нельзя, а строить из себе героя… Это удел всё тех же товарищей из-за спин, а точнее из кабинетов. Это у них ордена и медали, а у нас только кресты на могилах.

Мы дошли до рынка. У самого входы выстроились в ряд продавцы грибов. Я посмотрел: подберёзовики, подосиновики, лисички. Из предложенного набора больше всего мне нравятся лисички. Бросишь их на сковородочку, поджаришь с лучком, да ещё картошечки наваришь, да с чёрным хлебушком. А мама моя их маринует. Добавляет укроп и чеснок, и ещё гвоздики чуточку. Выставишь такую закуску на новогодний стол, под водочку — и от удовольствия плакать хочется. Надо непременно выбрать время, сходить в лес, а то за всё лето так ни разу там и не побывал.

— Роман, как вы смотрите на то, чтобы сходить в школу? — спросила Анна.

— В школу? В мои-то годы? Да нет, я уже своё отучился.

— Вы не поняли, я о другом, — Анна смотрела на меня с серьёзностью учителя. — Каждый раз в начале учебного года я приглашаю в свой класс представителей какой-нибудь интересной профессии. Особенной. Понимаете? Например, врач или полицейский. Для детей это весьма познавательно. Так почему бы в этом году мне не пригласить вас?

— Меня?

— Вас.

Я развёл руками.

— Странный выбор. И что я там буду делать?

— Как что? В самом деле, Роман, мои ребята более догадливы. Придёте, расскажете детям о своей профессии, о том, как тушили дома, как спасали людей. Вспомните какую-нибудь интересную историю. У вас же были интересные истории?

Интересных историй полно, спору нет, только все они с подтекстом и для детских ушей не годятся, да и для женских по большей части тоже.

— Что вы, Анна, какие дети, какие рассказы? Да я с собственным сыном общий язык найти не могу, что уж говорить о школьниках? Какой у вас класс?

— Шестиклашки. Очень любознательные ребята. Поверьте, они будут внимательными слушателями.

— Да я детей боюсь как огня.

— Удачное сравнение. Но в огонь вы всё-таки шли? Вот и к детям сходите. Тем более, вы мне обещали.

— Обещал? Побойтесь бога. Когда?

— В день нашего знакомства. Забыли? Вы подкрались ко мне со спины и напугали непристойным комплиментом, а потом напросились на урок. Так что будьте мужчиной, держите слово.

Я попытался вспомнить нашу первую встречу: красивая женщина, тонкая, изящная, с лёгким налётом… Да, комплимент был, непристойный, согласен. Напрашивался ли я на урок? Сомневаюсь. О том, что она учительница, я узнал совсем недавно и не от неё, значит, не напрашивался. Но уличать Анну во лжи будет глупо. Женщины не лгут, никогда не лгут, особенно любимые. Стало быть, надо соглашаться. Ладно, как-нибудь переживу встречу с её шестиклашками.

— Если так, придётся сдержать слово. Да и что остаётся делать на пенсии? Только ходить по школам и делиться с подрастающим поколением жизненным опытом.

В глазах Анны появились оттенки пытливости напополам с неоправданными надеждами, наверное, так она смотрит на своих учеников, когда принимает у них экзамены.

— Странно воспринимать вас как пенсионера, — сказала она. — Я постоянно забываю об этом.

— Значит, у меня есть шанс?

— Шанс?

— Назвать вас своей музой.

Анна улыбнулась.

— Но мы же договорились, что не будем с этим торопиться, правда?

Я закусил губу. Правда. Мы не будем торопиться. Вот только конца этой неторопливости я не вижу, а так хотелось бы…

Утром позвонил сын, сказал, что приезжает. Я посмотрел на часы — половина одиннадцатого, значит, у нас он будет где-то около трёх. Ага… Сегодня ещё очередные посиделки в клубе, если быстро съездить на вокзал и обратно, то успею. Успею. А пока надо подготовиться.

А что надо? В доме прибрано, воды я вчера натаскал. Еда — консервы, крупа, макароны. Можно суп сварить. Хлеба… Хлеба нет, по дороге забегу в магазин, куплю. И молока. И яиц. У Лёхи луку зелёного возьму и сала, он хвастал. Что ещё?

На плечи неприятной тяжестью ложилась ответственность. Когда бывшая сообщила о желании сына приехать, я воспринял её слова легко, потому что это казалось событием далёким и не вполне реальным. Ну мало ли чего молодому человеку в голову взбрело: сегодня решил, завтра передумал. Но вот это далёкое вдруг стало настоящим, и плечи поникли. Такое впечатление, что я боюсь. Боюсь собственного сына. Нет, не так: боюсь встречи с собственным сыном.

Ладно, с этим потом. Где он будет спать? На диване нельзя, я один на нём едва помещаюсь. На полу? Не годится. Постелю в сенях, там и прохладно, и место есть, только раскладушку надо найти. Раскладушка, опять же, есть у Лёхи. У Лёхи вообще всё есть, как в Греции.

Я постучал в дверь особнячка. Открыла Люська — в косынке, в кухонном фартуке, пахнущая борщом и гренками. Домашняя.

— Привет, Люсь. Лёха дома?

— С чего бы? Сегодня четверг. В рейсе он.

— А вернётся когда?

— Завтра. Тебе надо чего-то?

Я замялся. Не то чтобы я боялся посвятить Люську в дела семьи — ничего тут секретного нет — но как-то неудобно обременять своими заботами жену друга, пусть даже она сама давно стала таким же другом.

— Тут, понимаешь… Сын приезжает. Позвонил сегодня, сказал, едет. Мне бы раскладушку. Думаю, постелить ему в сенях, там и хорошо, и прохладно. Не на пол же его укладывать, правда?

Люська вытерла руки о фартук.

— Ну пойдём, надо так надо.

— Куда пойдём? — не сразу понял я.

— В чулан, куда ещё? Не с собой же я её таскаю.

Люська провела меня в заднюю часть дома, открыла боковую дверку, включила свет. Чулан под потолок был забит хламом: старая одежда, обувь, вёдра, корзины, оконные рамы — в общем, всё, что нужно выкинуть, но жалко. Люська ткнула пальцем куда-то в середину этого бедлама и коротко бросила: там. Испытывая лёгкую брезгливость к чужой древности, я принялся разбирать вещи. Знать бы заранее, к чему приведёт меня поиск комфорта для сына, взял бы рукавицы.

Раскладушка нашлась в дальнем углу между мотоциклетным шлемом, покрытым паутиной, как плесенью, и древней прялкой. Последний предмет вызвал у меня неподдельный интерес.

— О, у вас тут настоящий раритет.

— Ну да. От баушки осталась. Я ещё в детстве, помню, за ней сидела. Её бы почистить да подкрасить, да руки не доходят, — словно оправдываясь сказала Люська.

— Я бы тоже себе такую заимел.