Здравствуйте, мистер Бог, это Анна - Финн Страница 34

— Когда он создал человека.

Однако я оказался неправ и получил право на еще одну попытку. Она тоже не удалась. Я перебрал все шесть дней творения, но ответом мне было лишь пожатие плеч. Запас моих знаний подошел к концу. Однако еще до того, как это случилось, я заметил, что между Анной и мамой мелькнула искра взаимопонимания. На лице последней тут же расцвела эта улыбка. Это была такая специальная улыбка, похожая на рождественскую елку: она загоралась и начинала мигать, и тогда уже от нее невозможно было отвести глаз. Она будто бы на время становилась центром мироздания. Анна сидела, подперев подбородок ладошками, и пристально смотрела на нее. Так они и сидели, глядя друг на друга: Ма — с лучезарной улыбкой, Анна — не отрывая от нее глаз. Их разделяло футов шесть, но пространство уже начало подаваться. Анна сверлила его своим синим взглядом, мама растапливала улыбкой. Тут оно и случилось. Анна медленно положила ладони на стол и выпрямилась. Мост перекинулся от одной к другой. На ее лице было написано бескрайнее удивление, уступившее место заговорщической улыбке.

— Это был седьмой день, — выдохнула она. — Ну да, это был седьмой день.

Некоторое время я переводил взгляд с одной на другую, а потом прочистил горло, чтобы обратить на себя их внимание.

— Я не понимаю, — заявил я. — Бог сотворил все свои чудеса за шесть дней, а потом решил на все забить и слегка передохнуть. Что в этом такого великого?

Анна слезла со стула, подошла и взгромоздилась ко мне на колени. Это мы уже проходили. Таков был ее метод общения с несмышленым младенцем, не видящим дальше собственного носа, то есть со мной.

— Почему мистер Бог решил отдыхать на седьмой день? — терпеливо начала она.

— Наверное, за эти шесть дней он порядком ухайдокался — работа-то была тяжелая, — предположил я.

— Он отдыхал не потому, что устал.

— Да ну? По мне, так подумать о таком, и то устанешь.

— Конечно, нет. Он вовсе не устал.

— Ну да?

— Нет. Он просто сделал паузу.

— А. Да, правда?

— Да, и это было самое большое чудо. Отдых. Как ты думаешь, как оно все было до того, как мистер Бог начал творить в первый день?

— Была ужасная неразбериха, я думаю, — ответил я.

— Ага. А у тебя получится отдыхать, когда кругом ужасная неразбериха?

— Ну, наверное, нет. И что дальше?

— Ну, когда он стал творить разные вещи, путаницы стало немного меньше, так?

— Похоже на то, — кивнул я.

— Когда мистер Бог закончил делать всякие вещи, он покончил с неразберихой. После этого наступил покой, и вот почему покой и есть самое большое чудо. Неужели непонятно?

Если поглядеть с этой стороны, то все было понятно, и мне это чрезвычайно понравилось. Во всем этом был смысл. Иногда я чувствую себя двоечником с последней парты, и тогда с готовностью раскрываю рот, как только мне предоставляется шанс что-нибудь вставить.

— А я знаю, что он сделал со всей этой путаницей, — заявил я, чрезвычайно довольный собой.

— Что? — спросила Анна.

— Он набил ею наши черепные коробки!

Я хотел преподнести это как совершенно сногсшибательную новость, но не тут-то было. Они обе серьезно покивали в знак согласия, очень довольные, что я так быстро все схватил. Я тут же выполнил команду «кругом» и принял их одобрение так, будто имел на него полное право. Однако это повлекло за собой следующую проблему. Меня отчаянно интересовало, зачем он запихал всю эту дрянь нам в голову, но как было спросить об этом, не почувствовав себя снова двоечником?

— Эта путаница — очень забавная штука… — начал я издалека.

— Вовсе нет, — сказала Анна. — Тебе нужно сначала иметь кашу в голове, чтобы потом узнать, что же такое настоящий покой.

— О да. Да. Конечно. Наверное, в этом-то все и дело.

— Быть мертвым — это отдых. — продолжала она. — Когда ты мертвый, можно оглянуться назад и все привести в порядок, прежде чем идти дальше.

Суетиться по поводу смерти точно не стоило. Умирание, конечно, могло доставить некоторые хлопоты, но только если ты не жил понастоящему. К смерти нужно было хорошенько подготовиться, а единственной возможной подготовкой к смерти была настоящая жизнь — именно то, чем всю дорогу и занималась бабуля Хардинг. Когда она умирала, мы с Анной сидели подле кровати и держали ее за руки. Бабуля Хардинг была рада умереть не потому, что жизнь была ей слишком тяжела, но потому, что и жила она тоже с радостью. Она радовалась, что покой близок, но не потому что устала, а потому что хотела привести в порядок, разложить по полочкам девяносто три года прекрасной жизни, потому что хотела проиграть их еще разок заново. «Это как вывернуться наизнанку, мои дорогие», — сказала она нам. Бабуля Хардинг умерла с улыбкой посреди рассказа о том, как красив Эппинг-форест [47]ранним летним утром. Она умерла счастливой, потому что счастливой жила. Надо сказать, что после смерти бабуля отправилась в церковь во второй раз в жизни.

Прошло недели три, и мы снова оказались на похоронах. То были похороны Капитанши, и на них пришло более двух дюжин человек; стариков было человек шесть, остальные варьировались в размере и росте.

«До старости она не доживет», — говорили о ней, и были правы. Капитанша была та еще штучка и никогда не упускала случая посмеяться. Она бы просмеялась гораздо дольше, но от смеха начинала кашлять и кашляла потом очень много. Когда она умерла, ей как раз должно было исполниться пятнадцать. С льняными волосами и голубыми глазами, с кожей, почти прозрачной, будто папиросная бумага, Капитанша умудрилась прошутить и прокаламбурить все свои неполные пятнадцать лет. Несколько недель назад мы вдруг разговорились о смерти.

Беседу открыла Банти вопросом:

— А как это — умирать?

— Это просто. Останавливаешься, и все тут.

Капитанша перекувырнулась назад через голову и сказала:

— Конечно, это легко. Просто-таки до смерти легко.

Все так и грохнули.

Траурная служба получилась торжественная, пожалуй, даже чересчур торжественная для особы вроде Капитанши. Преподобный Касл разливался на тему невинности, присущей юности, и кому-то из паствы даже пришлось спрятать усмешку. Возведя очи горе, он сообщил собравшимся, что вот, Капитанша теперь на небесах. Аминь. Пара дюжин маленьких мордочек обратились к потолку, ротики широко раскрылись от осознания важности момента. Исключение составила малышка Дора. Она, в отличие от прочих, посмотрела вниз и тут же схлопотала тычок локтем под ребра. Чей-то голос сообщил громовым шепотом, как оно обычно бывает в таких случаях: «Туда, вверх надо смотреть, вверх». Дора резко подняла голову, но малость переусердствовала, потеряла равновесие и с грохотом рухнула со скамьи.