Солнце в рукаве - Марьяна Романова Страница 35

Женатый писатель. Женатый банкир. Женатый заводчик лабрадоров. Женатый менеджер среднего звена.

Однажды Марианна решила пойти судьбе наперекор и выбрать совсем молоденького мальчика – пошла в недорогой бар и познакомилась со студентом юридического института, блондинистым, худеньким и ясноглазым. Но первым же общим утром он, покраснев и потупившись, сообщил неприятную новость. Он женат, уже полтора года. На однокурснице. Она ребенка ждет.

По совету какой-то подруги Марианна записалась на прием к психотерапевту. Полная и спокойная блондинка долго расспрашивала о детстве, а потом выдала, что все дело в ее отношениях с отцом. Отца забрала другая женщина, у которой тоже была дочь. Марианнин отец удочерил чужую девочку. И та быстро стала для нее ближе, чем родная Марианна, которую он видел только по субботам. Отсюда и неосознанный интерес к чужому.

– Теперь, когда мы разобрались с причинами, вам будет гораздо легче себя контролировать, – радовалась психотерапевт.

Но ничего в Марианниной жизни не изменилось.

Только добавились внезапные вспышки ненависти к давно умершему отцу.

Марианнин отец был из тех условных отцов, которые почти не общаются с собственным ребенком, однако сентиментально носят его фотографию в бумажнике и при случае охотно и даже как будто бы с гордостью демонстрируют ее кому попало. В том числе и молоденьким любовницам – а для большинства из них эта нежная показуха становится дополнительным эротическим аргументом. Он улыбается, когда смотрит на фотографию дочери, – значит, порядочный, неравнодушный, может быть, даже немного несовременный.

И плевать на то, что он оставил семью, когда малышке этой не было и года, когда она еще только распрямила неуверенные пухленькие ножки, чтобы пойти, цепляясь за мебель розовыми ладонями. За четыре дня до первого произнесенного ею «мама» и восемнадцать месяцев до первого «папа» (слово оказалось непригодившимся по причине отсутствия им обозначенного объекта). Когда она еще была ангелом с румянцем и кудряшками. Что до всего этого, ведь каждой уважающей себя молоденькой любовнице ясно, из-за чего мужчины уходят из семьи. Причина элементарна как дважды два – сучья натура бывших жен.

Бывшие жены – особенная социальная группа. С точки зрения молоденьких любовниц, они все как под копирку – глуповатые стервы, истерички, одомашненные кошки, забывшие вкус воли и крови. Все они носят халаты в катышках, скандалят из-за ерунды, требуют больше денег, занимаются любовью только во вторую субботу месяца (разумеется, в миссионерской позе), годами не моют чашки, ревнуют ко всем попало, включая восьмидесятилетнюю глуховатую консьержку.

Также молоденькие любовницы не принимают в расчет тот печальный факт, что малышка с бантиками в его кошельке – уже давно фантом. Ее не существует уже лет как минимум десять. Ангелочек вырос, запрыщавел, проколол пупок, научился курить взатяг и произносить слово «жопа» с той особенной безразличной интонацией, которая сразу выдает людей ранимых и мнительных. И ее отношения с отцом уже давно существуют в диапазоне от безразличия до легкой неприязни.

Ничего страшного – всем известно, что у подростков трудный характер.

«У нее был день рождения, И я подарил ей санки. Она сказала, чтобы я забирал свое барахло и проваливал», – обиженно рассказывает условный отец.

Молоденькая любовница сочувственно вздохнет; возможно, пробормочет что-нибудь вроде: «Дети такие жестокие» и поправит лямочку соблазнительного лифчика.

И даже не задумается о том, что «ребенку» – четырнадцать, на санках он не катается уже лет семь, а мечтал о сноуборде, о чем честно и сказал отцу пару месяцев назад. Собственно, тогда и был его день рождения. На который отец-герой не пришел, потому что как раз в это время вывозил молоденькую любовницу на кемерские пляжи.

В общем, отца Марианна не видела больше двадцати лет, да и раньше он появлялся в ее жизни эпизодически.

Вот он стоит на пороге в заснеженной шапке, улыбается как сказочный король, достает из шуршащих пакетов подарки и сладости, а она, Марианна, с визгом носится вокруг папиных ног, как спятивший пудель, – еще чуть-чуть и описается от восторга. Отец поднимает ее на руки, кружит, подбрасывает под потолок. А мать суетится вокруг и брюзжит: опять ты пришел слишком поздно, ей уже пора спать, и куда ты схватил ее в уличной одежде, и зачем принес конфеты, у нее же диатез, ты завоевываешь дешевую популярность, а мне потом лечить. Нытье раздражает и Марианну, и папу – они заговорщицки перемигиваются и запираются в детской.

А потом… Как-то постепенно все сошло на нет.

Уже в двенадцать Марианне хотелось быть взрослой, у нее начала расти грудь и появилась первая губная помада, отца же это почему-то пугало. Наверное, ему казалось, что подрастающая дочь приближает его кончину, а вместе с нею и то, чего мужчины вроде него боятся гораздо больше смерти, – ненужность и половое бессилие. Пока дочь носит банты и ходит с заклеенными пластырем тощими коленками, он – молодой отец трогательного ребенка. А когда она набивает лифчик ватой и томно рассказывает о каком-то десятикласснике, который ей звонит и сопит в трубку, отец – человек другого поколения. Жизнь теперь принадлежит этой зеленоглазой нагловатой девчонке, а вовсе не ему, как он привык считать. У нее теперь музыка, которую он не понимает; одежда, на которую ему тошно смотреть; друзья, которые говорят на другом языке.

– Возможно, я латентная лесбиянка, – однажды заявила отцу тринадцатилетняя Марианна, которая как раз находилась в возрасте естественного желания эпатировать.

А он не понял, вышел из себя, накричал на нее, скомкал встречу. К тому времени они и так виделись не чаще раза в месяц.

Марианну это обидело. Она считала, что отец не имеет права делать ей замечания. Эту точку зрения азартно поддерживала ее мать. «Где он был, когда я лечила тебя от кори? Где он был, когда я работала в две смены, чтобы отправить тебя в пионерский лагерь? Появлялся раз в неделю, отдаривался сраной шоколадкой и уходил к своим девкам. Так ему и передай – ты имеешь право меня видеть, но не имеешь никакого права меня воспитывать».

Марианна так и передала. После этого отец не появлялся в ее жизни полгода. Сначала она переживала, потом привыкла, только осталась какая-то инерционная грусть. Потом они еще раз повздорили по телефону. Марианна хотела попросить деньги на концерт «металлической» группы (ей нравилась не столько тяжелая музыка, сколько мрачные мальчики в клепаной коже), а он сказал, что металл – это вообще не музыка, а какофония, и если он ей что и купит, то абонемент в Концертный зал Чайковского. Тогда Марианна и сказала, нарочито легкомысленно: «Пап, а не пойти бы тебе в жопу?» И больше они не виделись.

Ей было уже за тридцать, когда она случайно узнала, что отца нет в живых, причем довольно давно. Попал под машину, перебегая ночью Ленинградский проспект, – очередная молоденькая любовница отправила его в палатку за мартини.

В сентиментальном порыве Марианна даже съездила на его могилу – с двумя белыми розами и фляжкой виски. С гранитного памятника на нее смотрел чужой отечный мужик с залысинами. Он не был похож на того, в заснеженной шапке, который подкидывал ее вверх, ловил на лету, а потом подкармливал запрещенными конфетами. Он не был даже похож на того унылого и сутулого, которого Марианна послала в жопу, а когда он исчез, плакала от бессильной злости.