Прекрасная Отеро - Кармен Посадас Страница 35

Мелкое воровство… жульничество… даже дешевая проституция – Белла не брезговала ничем ради того, чтобы вновь и вновь испытать ни с чем не сравнимое удовольствие, когда сердце бьется в унисон с подпрыгивающим мраморным шариком. Оставшись совсем без средств, Каролина прожила остаток жизни на небольшую пенсию в шестьсот двадцать пять франков, которую ежемесячно получала от неизвестного (и очень благоразумного) лица: этих денег как раз хватало на сносное существование, и только.

Однако все это – страсть к игре, разорение, старость – было где-то далеко от 1894 года, когда импресарио Джозеф Кун устроил Белле триумфальные гастроли в Австралии и на Ближнем Востоке. Отеро, которой было тогда около двадцати шести лет, вернулась в Париж и через две недели возобновила роман с князем Монако Альбертом. Еще меньше времени ей потребовалось, чтобы избавиться от строгого кукловода.

Белла пользовалась большой популярностью у публики, но ей предстояло одолеть еще много ступеней на лестнице славы – впереди были триумфы, экстравагантные любовные связи и дорогие подарки. Тогда Каролину Отеро еще не называли одной из «шикарных» женщин Парижа, да и конкуренток было немало.

В Париже имелось множество красивых девушек, готовых на все ради единственного статуса, дававшего женщине того «времени свободу и вес в обществе: статуса, приобретаемого через сцену и спальню. Нравы той эпохи превращали смелых девушек в очень влиятельных женщин. Даже серьезные газеты, как, например, «Фигаро», следили за победами этих нимф, их попытками самоубийств (очень распространенный в те времена способ привлечения внимания) и подробностями жизни. Их влияние в обществе было таким, что и в моде старались им подражать: если эти дамы не носили корсет или стригли волосы, это бралось на заметку. Де Дион, первый производитель автомобилей во Франции, стремясь угодить Белле Отеро, подсчитал, какой высоты должна быть машина, чтобы в ней удобно могла помещаться ее шляпа. Война 1914 года нарушила этот стиль жизни, но до того времени Париж и весь мир восторгался куртизанками – чаще всего женщинами низкого происхождения, придававшими блеск мужчинам и служившими вечной темой для бесед ненавидевших их «честных» дам.

По мнению последних (завидовавших свободе «распутниц»), чтобы стать куртизанкой, требовалось три вещи: полное отсутствие принципов, красота и везение. Они ошибались. Необходимо было обладать и другими качествами. Во-первых, умом. Ведь дурочкам никогда не удалось бы подняться наверх. Для того чтобы стать куртизанкой, требовалась особая двойственность: быть нежной и в то же время непреклонной, чуткой и одновременно надменной, внешне дерзкой, но на самом деле очень осторожной в выборе любовников и покровителей. При этом наибольшие трудности возникали после первой победы. Именно тогда становилась известна их настоящая цена, потому что разница между роскошной куртизанкой и обычной кокоткой не была связана с успехом на сцене или в театре (в подавляющем большинстве все они были артистками небольшого таланта).

Не зависело это, как ни странно, и от их любовного искусства. Легендарная куртизанка отличалась от кокотки прежде всего умением выбирать себе любовников и их сохранять. Именно это и делало их легендарными.

«Мужчины готовы на все ради того, чтобы их видели под руку со мной, – любила говорить Отеро, – я увеличиваю их вес в обществе и еще больше – славу об их богатстве. Естественно, это стоит денег».

Очень немногим женщинам удавалось этого добиться. Их можно пересчитать по пальцам одной руки. Одна из них – Эмильена д'Алансон, входившая вместе с Беллой и Лиан де Пужи в тройку самых шикарных куртизанок эпохи, называемую «три грации», смогла объяснить это довольно точно. [39]В мире, где мораль и этика подчинялись чисто прагматическим правилам, слова Эмильены об успехе в «профессии» наполнены мудростью женщины, бывшей уличной девчонки, достигшей высот и знающей, как там удержаться. «Все очень просто, – утверждала она, – если спишь с буржуа, ты всего лишь шлюха, а если ложишься в постель с королем – ты фаворитка; разница ощутима, и слово благозвучнее, не так ли?»

Ницца, 9 апреля 1965 года, 7 часов вечера

– Видите ее там, наверху, мадам Перно? Старуха Отеро опять кормит голубей. Каждый вечер в это время она сидит на балконе в халате состарившейся куртизанки, верная своей привычке выставлять себя напоказ; и грязные голуби слетаются на хлебные крошки. Но ее внимание невозможно привлечь. Ведь вы же знаете характер этой невыносимой старухи. Однажды мы обратились в полицию, чтобы ей запретили кормить голубей, – ведь это очаг инфекции. И что же произошло? Отеро одарила полицейского одной из своих улыбок, наверное, когда-то способных растапливать бриллианты, и сказала: «Пожалуйста, господин жандарм, не будьте таким строгим, раньше я соблазняла мужчин, а теперь мне остается лишь приманивать хлебными крошками голубей». Тогда этот идиот снял перед мадам фуражку, как перед министром республики, и удалился, так и не решив проблему санитарии. Просто невероятно – вам не кажется?

Почти слепая и глухая столетняя старуха должна была бы жить в тишине и полутьме – ведь это единственная защита для таких долгожителей, как я, от глупости окружающих людей. Однако большой жизненный опыт позволяет мне с неприятной отчетливостью дополнять то, что я едва вижу и слышу. Внизу, на улице, перед дверью дома, будто дожидаясь выноса моего мертвого тела, сидят соседки с рю Де Англетер. Я видела столько похожих лиц за последние пятьдесят лет нищеты, что знаю каждое их слово и каждую жалобу. Эти сморщенные крикливые. старухи размахивают руками, глядя на мой балкон, и судачат всегда об одном и том же. Благодаря некоторым долетающим до меня восклицаниям и звукам, отдельным словам и возмущенным хлопкам по толстым ляжкам, которыми одна из них подкрепляет выразительность своих слов, я понимаю все.

– Вам не кажется это невероятным, мадам Готье?! – восклицает самая толстая. – Только посмотрите на нее: сидит на своем балконе, как принцесса на троне. Готова поклясться, что она нас слушает.

Сегодня их трое. Три кумушки, к которым только что присоединилась моя подруга Ассунта Джованьини. Может быть, поэтому они опять принимаются за свои жалобы с надеждой (совершенно напрасной!), что она уговорит меня оставить привычку приманивать голубей, поскольку это «загрязняет квартал, Ассунта, поймите, ведь эти птицы просто омерзительны, они хуже, чем крысы. Кто-то должен поговорить с ней».

Ассунта успокаивает их. Я представляю, как она говорит им, чтобы не мешали мне кормить голубей, потому что это единственное развлечение для старушки, которая весь день сидит в четырех стенах, у нее ведь ничего нет, кроме облезлой канарейки и пожелтевших фотографий; чудо еще, что при такой одинокой жизни она не сошла с ума и не разговаривает с мертвыми, как все старики… «Не трогайте ее, пусть немного развлечется: вечер – плохой гость, он всегда приносит с собой неприятные воспоминания и голоса из прошлого».