Мэбэт - Александр Григоренко Страница 35

При жизни Няруй не пас оленей, не ловил рыбы и не охотился ради пропитания семьи, которой никогда не имел. Он только воевал, кормился добычей войны и тем, что давали ему родичи в награду за вождение войска. Он считал свою долю лучшей из возможных и ум его был изощрен в приемах боя. Но душа Вильчатой Стрелы была проста, по-детски обидчива и чужда житейского коварства.

— Садись, о Мэбэт, мы будем говорить о том, как поступить благородно.

Они сели. Сначала говорил Няруй, говорил долго и красиво, как он любил. Любимец божий слушал, глядя прямо в глаза вожака, проясняющиеся с каждым словом, будто возвращался Няруй в мир живых. Мэбэт держал взгляд твердо и видел, что собеседнику льстит его внимание. На самом же деле больные мысли засели в голове любимца божьего и высокие речи скользили мимо его ушей. Он не думал о том, где в телах этих духов можно легче всего достать смерть, хотя именно об этом следовало думать.

Мэбэт начинал понимать законы Тропы. Няруй погиб, потому что простая его душа не вынесла позора той войны, и на него легла вся тяжесть воздаяния. Теперь она искуплена и значит Няруй заведомо сильнее. Другая мысль выходила не из ума, а откуда-то из глубины — она-то и причиняла боль. Убить Вильчатую Стрелу, если все же удача окажется на стороне любимца божьего, представлялось Мэбэту чем-то несуразным, кощунственным, невосполнимым. Эта победа тяжестью повиснет на его участи.

Мэбэт знал выход — лучше бы ему сразиться сразу с десятком воинов Няруя, или с каждым по одиночке, только не с ним самим. Но как донести эту мысль до одетого в железо обидчивого ребенка, Мэбэт не знал. Все же он собирался с силами и, чтобы досада и растерянность не одолели его совсем, старательно подбирал нужные слова, однако так и не сказал их.

Согласие редкий гость средь людей, но и в небесах нет мира.

Пока стоял Мэбэт против мертвого войска, Нум, бог Верхнего неба, бог, созерцающий все времена, не имеющий облика и окруженный Совершенными промолвил вдруг:

— Где Мэбэт?

Так вскрылось преступление Матери, завладевшей яркой тенью человека, до того как высшим богом была написана его судьба.

Эхом отдалось в небесах:

— Где Мэбэт… Где Мэбэт… Где Мэбэт…

Голос бога падал вниз и небожители отвечали:

— Нет Мэбэта…

— Нет Мэбэта…

— Нет Мэбэта…

Их голоса поднимались и были услышаны. Не на земле искал Нум пропавшего человека — он совсем не видел людей, ибо око его не унижалось до созерцания среднего мира. Разум бога говорил ему о том, что здесь, в небесах должен быть человек, которому предназначено имя Мэбэт и высокая участь — та, которая приводит человека в сонм Совершенных.

Нум спросил бога, который под ним.

— На твоем небе, Ульген, должна быть яркая тень — есть ли она?

Тут вспомнил бог о своем уговоре с Матерью, устрашился, и солгал, чтобы оттянуть время.

— Давно не было ярких теней — только серые. Но сейчас посмотрю, может, появилась хоть одна — сказал он, а сам вихрем спустился на пограничье миров, где была Мать.

— Нум спрашивает о Мэбэте, — сказал он, — о той тени, что ты забрала у меня? Что мне ответить ему?

Мать слышала голос безликого бога. Перед Ульгеном она стала невинно-прозрачной, волновалась тихо, не показывая облика.

— Я выпускаю в мир тени, которые даешь мне ты. Ты дал мне тень — я родила человека. Чего же еще хочешь от меня?

— Ты сама просила меня дать тебе эту тень. Я говорил тебе, что она яркая, судьба ее не написана еще, и высшие будут гневаться… Но ты умоляла меня.

— Умоляла? Зачем мне умолять об одной тени, когда от восхода до заката они сонмами идут через меня в мир и обратно?

Ровным тяжелым гневом прогремел Ульген — Мать клонилась к предательству.

— Пусть Безликий покарает меня, и я окажусь среди духов преисподней, но и тебе добра не будет.

— Не грози мне, — сказала вода.

— Ты ошибаешься, думая что, когда обрушится его гнев, сможешь прикрыться слабостью и неразумием женщины. Второй раз он тебя не простит. Помни об этом.

Мать потемнела и замерла. Ульген пробудил в ней недобрую память.

Давно, еще в пору сотворения мира, она была женой бога одного из высших небес, но прельстилась Подземным Царем. Когда вскрылась измена, Мать мольбами и стонами вымаливала у мужа снисхождения. Если бы ревность небесного супруга оказалась сильнее, то быть бы ей в преисподней. Но Мать добилась своего, и в виде милости ее поместили на границе миров. Бездна времен прошла, и многое становилось иным в небесах и на земле, в пространствах, где живое и мертвое, но Мать так и не вернулась к небожителям. Она понимала, что путь ей только вниз.

И все же она была из числа богов, поэтому скрывала страх гордой речью.

— Да, — сказала Мать, — Мэбэт был моей прихотью и теперь прихоть моя сыта. Какое мне дело до его высокой судьбы?

Но Ульген все же видел страх, а не гордость, и теперь уже не скрывал своего гнева.

— Понимаешь ли ты, что такое яркие тени? Этих теней малое число. Настолько малое, что даже Безликий знает их имена.

— Я знаю, — отвечала Мать. — Не собираешься ли ты учить меня небесным законам?

— Яркими тенями воля высших богов приходит в мир людей, они суть орудия божии. Нам неизвестен замысел высших, но если ты хочешь встать на их пути, то прибереги свою гордость для преисподней.

Ничего не ответила Мать — она видела правду в угрозе Ульгена.

— Вижу, разум возвращается к тебе, — сказал небесный бог почти спокойно, и спросил. — Где Мэбэт?

— Он хочет вернуться в мир, идет по Тропе Громов.

— Верни его. Верни Мэбэта во что бы то ни стало. Пусть он снова появится на моем небе яркой тенью, снова родится и примет судьбу написанную высшими. Так мы скроем наши преступления, пока не поздно скрыть их. Торопись, рождающая людей.

Вздрогнуло сердце Матери — но уже не о своей участи, а о своем любимце. Вспомнила она, как не считалась с жертвами, чтобы увидеть единственного на земле счастливого человека, вспомнила, как сломалось его сердце, и как рвался он в мир, где страдают, и согласился принять на себя все не выстраданное им.

Мыслям помешал Ульген: поднимаясь на свое небо, он повторял:

— Торопись! Торопись! Я жду от тебя вестей.

Оборотилась Мать серебристой гагарой, полетела по белому небу, вдоль Тропы Громов и увидела своего любимца, сидящего напротив войска Вайнотов. Мэбэт и Няруй говорили друг с другом. Не опускаясь на землю, гагара остановилась над их головами и заговорила голосом Матери.