Изменники родины - Лиля Энден Страница 35

Венецкий вспомнил, что на стене комендатуры, еще со времен рыжего коменданта, висел печатный призыв на двух языках, в котором население приглашалось брать патенты и заниматься частной торговлей и ремеслами. До сих пор в Липне на этот призыв еще никто не откликался.

— А чем вы собираетесь заниматься? — спросил бургомистр.

— Чайную открыть хочу, или, значит, вроде как бы закусочную…

— Закусочную? Чем же вы там кормить будете?

— Пока горячей водичкой, а потом, авось, найдем что-нибудь и посущественней.

— Да кто же у вас покупать станет горячую-то воду? — спросил Венецкий. — Ведь этого добра у каждого дома хватит.

— А помольщики? Вы сами поглядите, какая на мельнице очередь!.. Люди намерзнутся, вот и забегут чайком погреться!

— А, пожалуй, и верно!

— То-то и есть, Сергеич!.. Я и надумал: и им хорошо будет, и мне, значит, занятие…

— Где же вы ее хотите открывать, вашу чайную?

— Дом Кудлаева прошу, — сказал ларечник. — Он как раз насупротив мельницы; стоит пустой, приспособить можно…

— Хорошо! Берите этот дом и открывайте чайную, но с условием: водичку свою продавать за деньги!..

(Венецкий подчеркнул слово «деньги»).

— Водицу-то можно продавать и за деньги, — невнятно пробормотал бывший продавец, не совсем довольный таким оборотом дела.

Бургомистр написал, что Егоренкову Федору Семеновичу разрешается открыть чайную на Полянной улице в доме номер три…

— А как мне, значит, платить за патент? — спросил Егоренков.

Венецкий с трудом скрыл смущение: он совершенно забыл, что частные предприниматели не от государства зарплату получают, а наоборот, сами платят государству за право работать.

— Сто марок в месяц!..

— Это тысченку, значит? Сегодня же принесу! — воскликнул первый липнинский частник с такой готовностью, что бургомистр понял, что продешевил.

Через час Егоренков принес тысячу рублей советскими деньгами и больше не показывался, в то время как числившиеся на государственной службе работники пекарни и мельницы ежедневно по нескольку раз бегали к Венецкому по поводу всяких мелочей.

На следующий день, проходя мимо мельницы, Николай Сергеевич с удивлением увидел, что первое в его городе частное предприятие уже работает на полную мощность.

В доме Кудлаева все выбитые окна были уже заделаны, из трубы валил дым, а на улице перед домом люди сновали, как на рынке в базарный день.

Венецкий вошел в «Чайную Федоро Егоренкова», как было написано не то дегтем, не то мазутом на прибитой над крыльцом широкой доске.

В доме внутренние перегородки были разобраны, так что получился один большой зал, весь заставленный столами, стульями и прочей мебелью.

Мебель эта, собранная со всего света, была самая разнохарактерная: от плюшевых кресел, кожаных диванов и лакированных столов включительно до толстых березовых плах, на которых обычно колют дрова.

И на всей этой мебели сидели в армяках и тулупах многочисленные помольщики и пили чай.

Посуда также была разнокалиберная: фарфоровые чашки с цветочками, эмалированные и алюминиевые кружки, стаканы, глиняные горлачи и глечики, стеклянные и даже жестяные консервные банки.

Около русской печи стояли в ряд восемь самоваров с трубами в топку. Егоренков, его жена, теща, двое детей, еще какой-то старик и две женщины хлопотали около самоваров и печи.

— Николай Сергеич! — воскликнул Егоренков, разливавший заварку из большого синего чайника. — Вот одолжили, что зашли!.. Пожалуйте сюда!.. Присаживайтесь!.. Чайку?…

Венецкий сперва хотел отказаться, но потом из любопытства решил попробовать Егоренковский чай.

Хозяин усадил его на самое почетное место, на малиновое плюшевое кресло, за письменный стол, покрытый зеленым сукном, налил кипятку в изящную фарфоровую чашечку с блюдцем и хотел долить из маленького чайника с цветочками, но Венецкий его остановил:

— Нет, приятель, налей-ка ты мне из того, эмалированного: я попробовать хочу, чем ты народ поишь.

— Как хотите!.. Только тут у меня чаек настоящий — грузинский, довоенный, а там — я прямо говорю — чёбор с березовым веником.

«Чёбор с березовым веником» оказался на неприхотливый вкус военного времени довольно приятным и душистым; бургомистр похвалил его, чем привел в восторг хозяина.

— Неужели я, Сергеич, позволю себе плату с людей брать и отравой какой-нибудь поить?… Еще чашечку! Может, вам сахаринчику положить?…

— Лепешечек попробуйте! — теща Егоренкова подала гостю на тарелке пару горячих ржаных лепешек очень вкусного вида.

Егоренков усиленно потчевал своего гостя и старался отвлечь его внимание от большого стола, служившего прилавком, где в это время его жена наливала чашки и кружки и взимала плату.

Но Венецкий, все-таки, заметил то, что хозяева хотели скрыть: некоторые покупатели платили за свой чай деньгами, а с других брался за стакан чаю — стакан зерна или муки, которые ссыпались в ведра, стоявшие под столом.

— Федор Семеныч! Что же ты договор нарушаешь? Мы же с тобой договаривались за деньги торговать?…

Хозяин чайной развел руками.

— Виноват, Сергеич! Думал, что не заметите!.. Да разве от вас спрячешься?!.. Лучше уж на честность… Рассудите сами: я за деньги чай продаю тому, у кого деньги есть… А у кого их нет, или с собой не захватил?… Ведь народ от денег отвык… Как же мне быть с таким человеком? Не дать? Нехорошо! Даром поить? Накладно будет; все тогда даром захотят… Ну, я и беру с него стаканчик жита, или мучицы — и ему хорошо, и мне… Я из этого гарнцевого сбора стаканного уже лепешечек наготовил…

Венецкому стало неловко: он только что с аппетитом прикончил вторую лепешку.

— Ну, хорошо, бери, как удобнее… Но если я узнаю, что ты отказываешься принимать деньги — так и знай: закрою твою чайную!

— Буду, буду брать деньги, Сергеич! — и деньги когда-нибудь пригодятся!.. А вот, кабы вы мне разрешили эту муку на пекарне на хлеб сменять, было бы лучше, а то лепешки печь — возьни много, кустарщина!

Бургомистр разрешил менять муку на хлеб, но не иначе, как килограмм за килограмм; хозяин чайной согласился, не моргнув: видно, и такая комбинация была ему выгодна.

— А еще, Сергеич, люди у меня работают, помогают… Как бы их зарегистрировать, что они, значит, работают, чтоб им хлеб давали…

— Вот это ловко! — воскликнул Венецкий. — У тебя работают, а я их должен хлебом снабжать?!.. Нет, дружище, раз ты завел стаканный сбор — изволь сам кормить своих рабочих!

— Накормлю, Сергеич, накормлю! Мне только ваше разрешение!..

Венецкий ушел из чайной и долго про себя дивился гибкости и оборотистости этого доморощенного капиталиста.