Ангелы на кончике иглы - Юрий Дружников Страница 35

После заседания, бурча под нос ругательства, он собирал в портфель копии продиктованных выступлений (они пригодятся для ИКРЫ). У злости его была причина. Распоряжением сверху буфеты и киоски с дефицитными вещами на совещаниях закрыли, поскольку никто не хотел сидеть в зале, а все толпились у прилавков. На дефицит участникам стали выдавать талоны для получения товаров после митинга. Тавров участником совещаний не был, и талоны ему не полагались.

Мимо него прошел Гагарин, остановился, вернулся.

– Это ты писал мне выступление?

– Ну, я.

– Главное, хорошо, когда коротко. Раз-два – и уже аплодисменты.

– Будет коротко, когда в буфете ни хера! – Яков Маркович думал о своем.

– Да ну?! Пойдем-ка со мной!

Гагарин провел и усадил Раппопорта рядом с собой за банкетный стол. И сам налил ему по первой. Вокруг восседал весь бывший президиум. Тосты произносили по субординации. Раппопорт со всеми чокался и вставал, когда все вставали, но сам не пил. Желудок его был в лагерях доведен до отчаянного состояния. Если бы не Ася, которая каждое утро варила ему отвар из овсяной каши и на ночь жидкий кисель, Яков Маркович со своей блуждающей язвой желудка, холециститом, вечными запорами и таким геморроем, который не дай Бог во сне увидеть, не вылезал бы из больниц.

– А чтобы у нас лечиться, – говаривал он, – это надо иметь железное здоровье.

Многие цитируют теперь эту мудрость, не зная, что автор ее не кто иной, как сам Тавров. К счастью, все за длинным столом, обильно уставленным вкусной снедью, пили хорошо, и на Величайшего Трезвенника нашей эпохи никто не обращал внимания. Стараясь по мере возможности избегать острого, он мог всласть поесть дефицитных продуктов, которых не завезли в буфет. Но у космонавта, прошедшего специальный отбор и предполетную подготовку, глаз оказался острее, чем Яков Маркович предполагал.

– Ты что же – не пьешь? – спросил Гагарин, обняв его за плечи. – Сейчас выпьешь до дна. Установка сверху, понял?

Он встал, случайно икнул, рукой успокоив говорящих, произнес:

– Товарищи! Разрешите предложить тост за самого скромного человека, сидящего за нашим столом. Мы его не знаем, а он нас знает: он всем нам писал выступления. Это… Как тебя?

– Тавров, – буркнул Раппопорт.

– За нашего товарища Таврова! Ура!

– Без бумажки можешь? – удивился Яков Маркович.

– А ты что думал? Может, я прикидываюсь. Ну, пей, как договорились, до дна!…

В тот вечер, благодаря Гагарину, Якову Марковичу стало легко и весело. Как правильно делают люди, что пьют! А то дожил до абсолютной седины, и это счастье пролетело мимо. Все стали разъезжаться. Персональная машина не ждала только Таврова. Его, поддерживая под руки, вывел на улицу Гагарин. Таксисты сразу его узнали. Машины ринулись вперед, на ходу распахивались дверцы. Первому же шоферу Гагарин сказал:

– Слушай, друг! Довези этого космонавта до дому. Он немного перебрал. Держи-ка вот!…

И Гагарин протянул шоферу смятую пятерку. Сам он тоже был в послеполетном состоянии.

– Эх, Тавров, Тавров!… – мечтательно произнес он, трижды целуя Якова Марковича, – послать бы тебя ко мне на родину, в село Клушино, Гжатского района, то есть теперь Гагаринского.

– За что?

– Из тебя получился бы хороший председатель колхоза: ты не умеешь пить, но умеешь брать людей за жабры.

– Хорошо, что ты не Хрущев, Юрочка, а то бы послали!

– Ну, прощай, Тавров! – Гагарин снова обнял Раппопорта и поцеловал. – Ты меня уважаешь? Вот тебе, друг, на память!

Он сорвал с груди, положил что-то в лапу Раппопорту и сам закрыл его пальцы. В полутьме Яков Маркович поднес ладонь к глазам.

– Это же орден Ленина! – испугался он, ибо уже отсидел один раз за ордена. – Ты спятил!

– Держи, держи! У меня этого хлама в коробках по сто штук каждого. Не веришь? Приезжай в Звездный городок, пропуск выпишу, покажу… Как куда еду, толпа обнимает, радуется. После смотрю – орденов не хватает… Так мне по решению Верховного Совета наделали фальшивых. Оторвут – Валька, жена, новые мелом надраит да навинчивает.

– А иностранные?

– И иностранные наделали – медь да стекляшки. А ты что думал? Алмазы?… Ну, бывай!

В этот момент Якову Марковичу не жалко было отдать Гагарину свою настоящую медаль. Но правительственных наград, которые Раппопорт указывал в анкетах, он не имел: обе медали были отобраны при втором аресте вместе с фашистскими крестами.

Ася Исааковна услышала странный шорох. Ее муж сидел на ступеньке с орденом Ленина на груди и скреб ногтями стенку. До кровати больная Ася донесла его на себе. Очень умная, очень некрасивая, толстая и добрая Ася была единственным человеком на земле, преданным Якову. Она сгорела за полтора года от рака молочной железы. Операция, которую сделали поздно (Ася боялась сказать, что у нее опухоль), не только не помогла, но ускорила исход.

После ее смерти Яков Маркович незаметно для себя опустился. Он все реже стирал рубашки, а брюки не гладил вообще. Пуговицы ему пришивали женщины в машбюро, а носки он не снимал до дыр и тогда покупал новые, переодевая их под столом на работе.

Но однажды он в магазине спросил меховую шапку. Старая шапка села и не лезла на его большую голову, а в кепке было холодно. Шапок в магазине, конечно, не было, но завезли импортные английские шляпы больших неходовых размеров; Яков Маркович встал в очередь и купил, потому что все брали. Он не подозревал, чем это кончится. «Трудовая правда» широко обсуждала новую шляпу Таврова. К нему заходили, щупали, просили надеть и пройтись. Серая шляпа с черной лентой была предназначена в Англии для траурных случаев, но в Москве все были в восторге.

Из– за новой шляпы стали бросаться в глаза недостатки в остальном туалете Раппопорта. Ему советовали купить новый костюм (сейчас есть недорогие польские), рубашку (бывает из ГДР). С ним предлагали пойти в магазин, одолжить денег. Кончилось тем, что он купил себе по блату еще и серое югославское пальто. А женщины в машбюро скинулись по два рубля и подарили ему ко дню рождения корейский зеленый шарф в клеточку. Двух рублей не хватило и их взыскали с именинника.

– Теперь Яков Маркыч, вам можно куда хотите. Хоть за границу, хоть жениться.

– За границу меня не пустят, девочки. А жениться я сам себя не пущу. И вообще, это все я купил в последний раз в жизни, чтобы было меня в чем похоронить… Успеть бы только вернуть долги! И зачем я вляпался в эту шляпу? Теперь я должен думать об одежде. А когда же работать?

Но скоро шляпа от суровых морозов покоробилась, пальто в метро обтрепалось, костюм залоснился, ботинки стоптались, а рубашку из ГДР, отрезав жесткий воротник, Тавров стал носить вместо нижнего белья, надевая на нее непачкающийся темно-серый свитер. И все вошло в свою колею.