История моей жены. Записки капитана Штэрра - Милан Фюшт Страница 35

Пожалуй, все же она ждала поцелуя, поскольку вела себя как сомнамбула. Судите сами: я попросил стакан воды, она выбежала из комнаты, а я, не в силах пробыть без нее ни минуты, последовал за ней.

И вижу: стоит она в кухне, у водопроводного крана, вода льется, а она не знает, что ей делать — ни с краном, ни со стаканом, потому как руки у нее трясутся. И вдруг глянула на меня расширенными глазами.

— Женись на мне. Ну, правда же… — тихо, как во сне, произнесла она. — Увидишь, какой хорошей женой я буду, — тон ее был молящий. Она откинула мне на плечо голову, и рот ее стал похож на цветок, предлагающий себя весне.

Только на этом зачарованность и кончилась. Едва она выговорила эти слова, как — словно подхваченная огнем — мигом убежала в комнату.

Она сидела посреди комнаты и дулась на меня.

— Чего ты сердишься? — спросил я. Нет, она вовсе не сердится.

— Зачем говорить «нет», когда по всему видно «да»? — и я попытался поцеловать ей руку. Только ведь в таких случаях ластиться нельзя, никоим образом, если уж ты упустил момент. Я зажег свет, и конечно же, на редкость некстати. Иной раз темнота действует куда лучше.

— Не сердись, пожалуйста! — склонился я к ней.

— Ну что за бестолочь настырная! — вскричала она в сердцах. Незачем ее мучить, и вообще она не имеет обыкновения сердиться на людей. От огорчения у нее даже слезы выступили на глазах. — Вы не знаете нас, ирландцев! — она жгуче покраснела. — Не забывайте, с кем имеете дело, я вам не француженка какая-нибудь…

И что бы это значило? Ирландцы вообще не умеют сердиться, что ли?

— Чем тебе не угодили француженки? — попытался я обратить дело в шутку. Но она ничего не ответила. — Я понимаю, сейчас ты сердишься на меня из-за моей жены, но ведь это нечестно. Да и что тебе за дело до нее, когда я сказал, что вскоре разведусь с ней!

— Какое там! — перебила она меня. — Ты все равно никогда на мне не женишься.

Это было сказано с такой глубокой убежденностью, с такой горечью, что я затруднился с ответом.

— Значит, никак не желаешь мне верить?

Она раздраженно отвернулась. Правда, слова мои прозвучали недостаточно убедительно, я и сам почувствовал это. Не было в них прежней силы, как ранее, в темной комнате.

— Все же нельзя быть до такой степени нетерпеливой, — начал я снова. — Подумай сама: развод всегда нелегкое дело, а особенно в данном случае.

Я понятия не имел, что бы еще сказать.

— Есть еще и другая сторона, — пришла мне в голову спасительная мысль. — Я ведь даже не знаю, согласится ли она. Дело совсем не так просто. Очень надеюсь, что все получится, но как быть, если с ней не удастся договориться, если она заявит, к примеру, что не желает разводиться?

— Тогда убей ее! — злобно бросила она.

Тут я рассмеялся. По крайней мере, практический совет.

Почему я должен убить свою жену, я даже не стал интересоваться. Столько всего любопытного всплыло в памяти!..

Возможно ведь, и супруга моя вынашивает ту же мысль: как бы хорошо было освободиться. От меня, значит. Додумался я до этого вот по каким мелким признакам.

Начала моя супруга интересоваться историями о семейных драмах. Уголовная хроника в газетах и тому подобное. Интересовалась, можно сказать, демонстративно, вызывающе, — это мне только сейчас пришло в голову. Ведь иногда она даже зачитывала вслух, а в последний раз — аккурат вчера — весьма любопытную историю.

Жили вместе две сестрицы, одна — еще в полном соку, другая — старая, и молодая очень тяготилась старухой; та не давала ей ни отдыха, ни срока, а младшая-то была влюблена. Не долго думая, отправила она старушку на тот свет, причем спровадила ее очень ловко — отравила никотином. Все бы и осталось шито-крыто, если бы преступница сама не выдала себя. Под конец удача изменила ей… Ну, что скажешь на это?

А что я мог сказать?

— Неужто так легко отравить человека никотином?

— Почем мне знать? Попробуй!

Поначалу я не придал ее словам значения, но потом разговор принял куда более интересный оборот.

— Бедняга! — вздохнула моя жена, и я был уверен, что она жалеет старшую сестру — ведь, в конце концов, именно ее прикончили. Но нет, ее сочувствие вызвала младшая, которая выдала себя. Лиззи даже вздумала ее защищать. И тут же прочла мне небольшую лекцию о людях, которые, в сущности, лишние здесь. То есть о наглых хамах и властолюбцах, как она выразилась, от них никакого проку, а они знай себе живут. Видимо, лишь для того, чтобы заедать чужую жизнь.

— Я не только понимаю младшую, но и в полной мере оправдываю ее, — заявила моя супруга. — Если ты в тягость другим, изволь усвоить, что значит деликатность, и убирайся с дороги. То же самое скажу и себе, если окажусь в таком положении. Раз не умеешь распорядиться собственной жизнью, дай по крайней мере жить другим.

«Это я, что ли, здесь властолюбец и лишний человек?» — вряд ли камешек в мой огород. Да и не такой уж я старый. Я даже улыбнулся, все еще не переставая дивиться, как замечательно рассуждает эта женщина. Не зря она так любит философию. Не то чтобы бесстрастно, а напротив, с какою страстью излагает прочитанное, словно все глубоко продумала и пережила будто свое личное дело. Странное все же создание.

— Логично, — сказал я. — С собой каждый волен поступать, как ему заблагорассудится. Но с другими? Ведь не пытаетесь же вы внушить мне, будто вам дано судить, кто здесь, на земле, лишний?

— Да полно вам, — устало отмахнулась она. — Разумеется, это нетрудно рассудить.

И я с этим согласился: вдруг да она права? Я и без того человек неуверенный, вот и на сей раз, как много раз прежде, сказал себе: в этом ее великое преимущество передо мною. В ее непредсказуемости, безотчетности. Отсюда и ее уверенность во всем. Потому столь оригинальны ее суждения и всегдашняя свежесть ума. Она — в отличие от меня, во все мои года — не обременена традициями допотопного и изжившего себя мира.

Но что было моей величайшей глупостью: то ли, что сразу мне не пришло в голову отнести этот наш спор к себе, или же то, что я спохватился на другой день, — не знаю и по сей час. Да и не могу знать. Чем больше грехов у тебя на совести, тем мрачнее твои фантазии. А я именно тогда испытывал немалые угрызения совести, потому-то на другой день мне и вспомнилось многое, в мастерской у шляпницы и на улице, когда я брел к дому.

— Лишний человек? — пробормотал я, и от этих слов темная улица передо мной точно просветлела. — Стало быть, я должен «проявить деликатность», вот чего требует от меня рассудительная дама. Потому как я, видите ли, лишний. Стою поперек дороги тому, кто жаждет насладиться жизнью! Ясная речь, точнее не высказать.