Жемчужная Тень - Мюриэл Спарк Страница 36

— Какой, говорите, это был рейс?

Синтия назвала не только номер рейса, но и свою фамилию и место в салоне бизнес-класса согласно билету.

После затянувшейся паузы голос послышался вновь:

— Да, вы значитесь в числе прибывших.

— Знаю, — ответила Синтия.

— Боюсь, я не смогу предоставить вам информацию о наших сотрудниках. Но в экипаже этого самолета не было ни одного Тома. Или Томаса. Стюардов в бизнес-классе зовут Боб, Эндрю, Шейла и Лилиан.

— А пилотов? Среди них Тома не было? С виду лет тридцати пяти, рослый, с каштановыми волосами. Мы познакомились в самолете. Он живет где-то в Кэмден-Тауне. — Синтия судорожно сжала трубку и обвела взглядом комнату — частицу реального мира.

— Все пилоты австралийцы, но больше я ничего не могу вам сказать. Сожалею. Мы не разглашаем информацию о нашем персонале.

— Полет получился запоминающимся. Точно вдень Рождества. Я никогда его не забуду, — сказала Синтия.

— Спасибо, мы вам чрезвычайно признательны, — отозвался голос. Казалось, он долетает издалека, с расстояния многих тысяч миль.

© Перевод. У. Сапцина, 2011.

«Сноб — человек, придающий слишком большое значение положению в обществе, стремящийся приобщиться к высшему классу и свойственному ему образу жизни и относящийся к тем, кого считает ниже себя, с пренебрежением и снисходительностью» (Словарь Чамберсов).

Не привести это определение я не могла, настолько оно соответствует супругам Рингер-Смит, которых я знавала в пятидесятые годы и с тех пор повстречала в таком множестве вариантов и разновидностей, что по сей день не перестаю удивляться. Снобы поистине удивительны. Они допускают промахи, стараясь обмануть тех самых людей, в круг которых стремятся попасть, за которых себя выдают и за которых надеются быть принятыми. Даже если они живут в демократическом обществе, это ровным счетом ничего не значит. Ничего.

В супружеской паре Рингер-Смит особенно ярко проявлялся снобизм Джейка. Его жене по крайней мере была присуща естественная безмятежность, которую она сама принимала как должное. В сущности, она была весьма самодовольной особой. Она происходила из рода мелких фермеров-землевладельцев и столь же мелких чиновников. Сама Марион была прижимиста, прижимиста до чертиков. Джейк также происходил из семьи чиновников, а по материнской линии — из дельцов, занимающихся экспортом и импортом фруктов, не обеспечивших, впрочем, мать Джейка: состояние досталось наследникам мужского пола. Джейк и Марион вполне подходили друг другу. Ниже ростом из них двоих был Джейк. Худосочными выглядели оба. Детей у них не было. Истинного сноба скелеты в фамильном шкафу не обескураживают, напротив, придают спеси: именно так обстояло дело с Джейком. Семейный скандал в масштабах страны перерос в международный. После эффектного ограбления банка и убийства, которое совершил один из братьев, их фамилия чуть ли не в каждом доме воспринималась как ругательство. Преступник Рингер-Смит вместе с сообщниками благополучно удрал в Южную Америку, предоставив Джейку и его престарелой матери отбиваться от журналистов и телерепортеров. Никому и в голову бы не пришло вымещать на них досаду, если бы не пренебрежение, с которым они обращались с полицейскими, журналистами, следователями, чиновниками и публикой в целом. Они задирали нос, корчили из себя «хорошую семью» с безупречной репутацией — словом, держались так, словно были графами и маркизами, а не заурядными представителями самого что ни на есть среднего класса. Ни один ныне живущий граф или маркиз не стал бы так кичиться, разве что выживший из ума, пропащий наркоман или неудачливый игрок.

С Рингер-Смитами я встретилась вновь, когда гостила у друзей в шато близ Дижона. Это было в девяностых годах. Я едва узнала их. Они не просто явились в шато — Энн столкнулась с ними, растерянными и озадаченными, возле деревенской лавки: они ломали голову над картой, не зная, куда направиться дальше. Войдя в их положение, неизменно отзывчивая Энн пригласила заблудившихся англичан в шато, выпить чаю и заодно разузнать дорогу.

Энн и Монти, сами англичане, жили в шато последние восемьл ет. Это наследство досталось им совершенно неожиданно от последнего в роду дальних родственников Монти. Дом и небольшое состояние, обретенные им в пятьдесят с лишним лет, стали для него невероятным сюрпризом. За свою жизнь Монти успел поработать, в частности, продавцом обуви и водителем автобуса. Энн служила секретарем у брокера. Их две дочери вышли замуж и поселились отдельно от родителей. Похожая на волшебную сказку история с получением наследства в свое время облетела газеты, но знакомиться со стремительно меняющимися новостями считают своим долгом далеко не все.

Когда Энн привезла Рингер-Смитов, Монти не было дома. Я сидела у телевизора, и приезд гостей стал для меня таким шоком, что я напрочь забыла, какую передачу смотрела. Крашеная блондинка Энн, рослая, жизнерадостная и прекрасно сохранившаяся в свои «за шестьдесят», поспешила на кухню ставить чайник. В своей гостиной она постаралась создать истинно английскую атмосферу.

— Кому принадлежит этот дом? — спросил меня Джейк, как только Энн вышла из комнаты. В новой обстановке он явно не узнал меня, хотя в глазах Марион, которая сверлила меня озадаченным взглядом, мелькнуло нечто вроде воспоминания.

— Даме, которая пригласила вас на чай, — объяснила я.

— А-а! — откликнулся Джейк.

— Скажите, мы раньше не встречались? — обратилась ко мне Марион.

— Встречались. — И я назвала себя.

— А сюда вас что привело? — без обиняков спросил Джейк.

— То же, что и вас. Меня пригласили.

Вернулась Энн с серебряным чайным сервизом и прелестными фарфоровыми чашечками. Она несла поднос, а девушка, помогающая ей по дому, шла следом с горячей водой и блюдом печенья.

— Как хорошо вы говорите по-английски, — заметил Джейк.

— Да ведь мы англичане, — отозвалась Энн. — Просто теперь живем во Франции. Этот замок достался моему мужу в наследство от родственников с материнской стороны, семьи Мартино.

— Вот оно что, — сказал Джейк.

Управляющий возвратился с фермы и выпил чашку чаю не присаживаясь. Энн он называл «мадам».

Энн уже жалела, что поддалась порыву и пригласила эту пару на чай. Гости говорили мало и нехотя, но уходить не собирались, и Энн уже боялась, что они опоздают на последний автобус до станции. Повернувшись ко мне, она спросила:

— Кажется, последний автобус уходит в шесть?

Я сказала Марион:

— Как бы вам не опоздать на него.

— Нельзя ли нам осмотреть шато? — спросила Марион. — В путеводителе написано, что его построили в XIV веке.

— Ну далеко не весь, — ответила Энн. — Но с осмотром сегодня будет сложновато. Видите ли, мы не открываем его для посещений. Мы здесь живем.

— Уверена, мы с вами уже встречались, — сказала Марион, обращаясь к Энн так, словно это как-то оправдывало их опоздание на последний автобус, — намек, не ускользнувший от Энн. Я знала, что, несмотря на доброту, она терпеть не могла возить кого-либо до станции на машине и брать на себя другие хлопоты, к которым была не готова. Мне не составляло труда читать мысли Энн: «Надо отделаться от этих людей, иначе они останутся на ужин, а потом и на ночь. Очередные интервенты».