Бог ненавидит нас всех - Хэнк Муди Страница 36

— А как быстрее?

Таксист пожимает плечами:

— Это уж когда как. Решать вам.

— А обычно как быстрее получается?

— Иногда по мосту, иногда через тоннель.

— Ладно, давай через тоннель.

— Я думаю, что по мосту, может быть, и быстрее получится.

— Ладно, — говорю я, — через мост так через мост.

Такси подкатывает к международному терминалу аэропорта, опаздывая на назначенную мне встречу с пунктуальнейшим мистером Йи минут на десять.

— Нужно было все-таки через тоннель ехать, — глубокомысленно изрекает таксист. — Никогда не угадаешь, как повезет…

— Сколько?

— Сорок два доллара.

Я сую ему три двадцатки.

— А помельче нету?

Я мотаю головой в ответ. Он вздыхает и приступает к хорошо отрепетированному спектаклю: хлопает себя по карманам, заглядывает в какие-то ящички…

— Вы ведь не спешите? — заботливо интересуется он. — Я пойду разменяю.

— Молодец, отлично сработано, — говорю я ему и выскакиваю из машины, оставив на чай почти половину суммы со счетчика.

— Храни вас Господь! — вопит он мне вслед.

Как, собственно говоря, и было обещано, пунктуальнейшего мистера Йи уже нет на месте.

— Твою мать! — ору я едва ли не в полный голос, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Эй, парень, полегче, не дома, — делает мне замечание проходящий мимо полицейский из охраны аэропорта.

Я пытаюсь разыскать мистера Йи, о чем по моей просьбе даже объявляют несколько раз по громкоговорящей связи на весь аэропорт. Безрезультатно. Я пытаюсь дозвониться до курьерского агентства — тоже мимо. К тому времени, как мне становится понятно, что я попал, до отлета моего рейса остается меньше часа. Я сползаю рядом со стойкой регистрации и в отчаянии закрываю голову руками. «Ничего. Каких-то две недели, и ты ее снова увидишь», — мысленно пытаюсь утешить я сам себя.

— Вам плохо? — спрашивает женщина, работающая за стойкой регистрации.

Она кореянка, как мне кажется, — средних лет и одета в униформу той самой авиакомпании, самолетом которой я должен был улететь.

— У меня мама умирает, — говорю я неизвестно зачем и удивляюсь сам себе.

Вдруг я замечаю, что плачем мы с нею уже вдвоем.

— И что — вы на самолет опоздали? — заботливо спрашивает она, протягивая мне упаковку с бумажными носовыми платками.

— Мне должны были передать билеты здесь, в аэропорту, но мое такси попало в аварию, и в итоге я опоздал, а он меня не дождался.

Я достаю из пачки платок и начинаю усиленно тереть глаза. Мой перепуганный и уставший мозг отказывается контролировать язык и только, изумляясь, прислушивается к тому, что тот мелет.

— Она в больнице, в Сеуле… — слышу я собственный голос.

Избавлю вас от подробного описания дальнейшего спектакля, могу лишь сказать, что зрелище было жалким, омерзительным, по сути своей, чудовищно бесстыжим, но в итоге — на удивление результативным.

— Все, чем я могу вам помочь, — говорит кореянка, обращаясь ко мне, — это продать билет. На этот рейс остались свободные места.

— Да у меня и денег-то в обрез.

— С учетом состояния вашей мамы я могу оформить билет по специальному тарифу для тех, кто летит на похороны близких родственников. Вы сможете заплатить триста пятьдесят долларов?

Я молча киваю ей, давая понять, что эта сумма мне по карману. У меня действительно осталась почти тысяча долларов — навар с так и не состоявшейся сделки с Дэнни. Сверившись с моим паспортом, женщина вписывает в бланк билета какие-то буквы и цифры, а затем спрашивает:

— Когда вы собираетесь возвращаться обратно?

— А в понедельник с утра можно?

— Господи, да это же практически туда и обратно! — сочувственно глядя на меня, говорит она.

Я мрачно киваю и преданно, по-щенячьи, смотрю ей в глаза. Бедная женщина снова начинает плакать.

— Да, и вот еще что, — говорит она, размазывая слезы по щекам. — Посадочный талон я вам могу дать только в первый класс.

Буквально через минуту я уже несусь на всех парах через зал вылета к нужному мне выходу на посадку. Почему-то мне кажется, что в этот момент я должен напоминать О-Джея Симпсона в старом рекламном ролике компании «Хертц». Предпосадочный контроль я прохожу уже буквально в последнюю минуту. Стюардесса берет у меня из рук билет и, увидев в нем пометку о первом классе, с удвоенной вежливостью провожает меня на место. Да, в таком шикарном кожаном кресле мне сидеть еще, пожалуй, не доводилось. Я прикидываю, что эта роскошная штуковина вряд ли влезла бы не то что ко мне в номер, но и в мою комнату в родительском доме.

— Желаете коктейль? — спрашивает меня стюардесса.

Вскоре самолет выруливает на взлетную полосу и еще через несколько секунд отрывается от земли. Примерно через час после начала полета пожилая дама, сидящая рядом со мной, широко улыбается и решает завести с соседом подобающую в дороге светскую беседу.

— Вы, наверное, тоже любите путешествовать? — говорит она. — Я, например, просто обожаю дальние перелеты. Здесь, в самолете, чувствуешь себя совсем не так, как на земле. Тут даже воздух пахнет как-то иначе. Похоже на садик у моего дома.

Я принюхиваюсь, и вдруг меня осеняет: а ведь старушка-то не в маразме, и любимый садик мерещится ей не на пустом месте. Привет от двух фунтов марихуаны, пакетики с которой я по-прежнему таскаю на себе. Я прошу у соседки прощения и направляюсь в уборную. Уединившись в тесной кабинке, я один за другим спускаю в унитаз пакетики с «зеленой валютой» — на две тонны баксов.

— Ваш багаж? — спрашивает меня корейский таможенник — парень с лицом херувима.

— Багажа нет, — отвечаю я, и невозмутимый херувим вскидывает бровь. — Я только на выходные, с девушкой своей хотел повидаться, — поясняю.

— А, с девушкой, — повторяет он и ставит в мой паспорт штамп о пересечении границы. — Хорошая, наверное, девушка, если вы из-за нее в такую даль полетели.

— Девушка просто шикарная, — говорю я, мысленно пытаясь сориентироваться во времени и пространстве; часы, висящие на стене за спиной таможенника, показывают три часа дня.

Херувим возвращает мне паспорт и кивает солдату, стоящему на пути между мною и выходом. Впрочем, «солдат» — не самое подходящее слово для того, чтобы описать этого почти мальчика с прилизанными волосами и жидкой щетинкой на подбородке. Хотя у него на груди болтается здоровенный, весьма устрашающего вида автомат, парнишка чем-то неуловимо напоминает безобидного плюшевого медвежонка. Он улыбается и машет мне автоматом — давай, мол, проходи, добро пожаловать в Корею. Что ж, Южная Корея начинает мне нравиться.