Последний окножираф - Петер Зилахи Страница 36

Там теперь победитель и стоит, крепко сжимая эфес своего меча.

В прежние времена географическое положение Белграда оценивалось весьма высоко.

Турки, к примеру, говорили, что, когда человек смотрит с этой горы, голова его наполняется мыслями. Здесь султаны строили планы завоевания Европы. Здесь Хуняди обмозговывал возможности отвоевания Балкан, здесь же по утрам на крепостной стене сидит студенческий вожак Чедомир Йованович, здесь, над слиянием двух рек, у подножия большемудого Победителя, сижу, болтая ногами, и я — обдумываю, что бы такое сделать с 44 буквами алфавита в городе Белграде.

Любовная история Милошевича и Маркович очень романтична. Эти коммунистические Бонни и Клайд [66] встретились на занятиях в партийной школе. Его звали Свобода, ее — Мир. Они вместе смотрели в будущее. Провожая Миру домой, Слобо поклялся, что не оставит ее никогда, даже если она вступит в другую партию, а Мира поклялась оставаться с ним, пока на небе есть звезды. Отец Миры был партизаном, он сражался вместе с Тито, ее мать убили немцы. Она работала на них, но, когда выдала всех своих знакомых, в ней перестали нуждаться. Мира заявила, что власть, завоеванную кровью, можно отнять только кровью. В ответ студенты организовали добровольную сдачу крови — чтобы помочь ей принять решение. Было собрано около ста литров крови, но партию такое кровопролитие не устроило. Студенты готовы отдать свою кровь стоящим у власти. Но чего же они хотят взамен?

С помощью чеснока и святой воды они пытаются изгнать из университета ректора. Жгут свечи, крестятся. Святая вода — прямо от Святого Марка. Единственное всемирно известное сербское слово — это вампир. Вампиры бессмертны, или, точнее, они умирают, только если их убьют, что весьма осложняет задачу, поскольку вампиры — мертвецы изначально. Чтобы отделаться от вампира, надо пронзить его сердце осиновым колом. Вампир — не дикое животное, потребность в питании связывает его с человеком. Он живет и умирает возле человеческого жилья, он пьет кровь и спит в могиле. Вампиры — не дураки поспать. Общая история человека и вампира восходит к началу времен. Уже невозможно определить, кто кого одомашнил. Вампир вызывает страх и тем укрепляет связи внутри человеческих обществ. Вампир, стало быть, цивилизационный фактор, восточноевропейское чудовище, ставшее популярным героем на Западе. Во время парламентской предвыборной кампании сторонники Шешеля [67] устроили марш к могиле Тито с двухметровым осиновым колом, они собирались выкопать вампира бывшей Югославии, пронзить его сердце этим колом, отрубить ему голову, сжечь его тело, и все это для того, чтобы мы могли спать спокойно. В спектакле использовались также свастика, серп и молот, папская тиара, череп с костями. По преданьям старины далекой, сначала белая лошадь превратилась в черную бабочку, а вампиры — как то известно любому ребенку — появляются из черных бабочек. Вероятно, что эти слухи распространяли сторонники Святоплука в отместку за сомнительную сделку с землей. [68] Легенда не дает точных предписаний, как поступать, если вдруг увидишь, как окукливается белая кобылица.

Эта книга — о выборе. Ты всегда должен делать выбор, даже если выбирать не из чего. Шлягер белградских демонстрантов, основанный на игре слов: «Я не могу петь — у меня украли мой голос». На MTV сделали из него клип.

Мы, венгры, свои голоса бросаем в урны.

Где-то люди протестуют, кого-то избивают, бубнит телевизор во время ужина.

Плачет младенец, и толком не расслышишь, где, кого, почему. Любительская съемка, человека бьют ногами по голове. Бирма? Биафра? Белград? Возбужденная толпа бросается на щиты полицейских. Гладко выбритый диктор переходит к следующим новостям, в Калифорнии выбросился на берег дельфин, друзья природы с воодушевлением тащат его обратно в море. На втором канале — документальный фильм, каждую секунду в мире убивают одного человека. Или это художественный?

Победа — в самом его имени. Уинстон, Win-ston, поднимает два толстых расставленных пальца, во второй «V» — дымящаяся сигара. Он так и родился с этим дубль-ве, мы же, проигравшие, и проигравшие вдвойне, в стране, расколовшейся в этот раз только на одну часть, наблюдали с опаской: что будет? Пятьдесят лет назад Уинстон (вкус свободы) сказал, что над Европой, от Щецина до Триеста, опустится железный занавес. Во время войны в бункере Уинстона Черчилля был ватерклозет. В маленьком помещении, о котором мало кто знал, была прямая линия, связывавшая его с Рузвельтом, и он вслушивался в шуршание голоса, который доносился с другого берега океана.

Уинстон на фоне Золотых Ворот. Вокруг десять тысяч шлемов. В тебя швыряют со злостью резиновую дубинку, потом просят вернуть ее. Вот он бежит за тобой, хватает за волосы и лупцует, лупцует тебя до тех пор, пока не взмолишься о пощаде. Уинстон — это вкус свободы. А что же мы курили до этого? Мы не ощущали его, чистили зубы, подтирали задницу, прикуривали, затягивались. Всегда одним и тем же движением. На этом месте могла бы быть ваша реклама. В стотысячный раз я вижу этот плакат и только сейчас замечаю в самом низу: КУРЕНИЕ ОПАСНО ДЛЯ ВАШЕГО ЗДОРОВЬЯ.

Когда в Венгрии на демонстрации ожидается более ста участников, организаторы обязаны позаботиться о туалете, дабы не загадили город инакомыслящие. Белградская оппозиция кабинок не устанавливает, полагаясь на понимание общепита, симпатизирующего демонстрантам. Деревянные будки омоновцев стоят у президентского дворца, передвижные, окрашенные в синий цвет сооружения на случай ЧП. На покрытых снегом полянах Парка пионеров проклевываются первые собачьи какашки и тянутся, червяком извиваясь, к солнцу, своим дыханием оттаивая вокруг себя зеленые пятачки. Весеннее дежа-вю, кусочек Будапешта после таяния снега.