Гуляш из турула - Кшиштоф Варга Страница 36

Вечером на площади нет и половины тех людей, что были в субботу. Скучающие полицейские в машине с радио-установкой едят бутерброды, манифестанты бесцельно слоняются по улице, присаживаются на бордюры, высылают эсэмэски. Полицейские разговаривают с ними, дают им прикурить, совершенно не считаясь с важностью своей функции. Любопытно, сколько из них втайне солидарно с демонстрантами и искренне ненавидит своего премьер-министра.

Площадь понемногу пустеет, ведь завтра понедельник и надо идти на работу. А на следующее утро здесь уже совершенно пусто, только несколько человек бродит по истоптанной траве да кое-кто спит на соломенных подстилках. Еще пара человек читает газеты, двое пожилых мужчин раскладывают шахматную доску, устанавливают деревянные фигуры — и все начинает постепенно приходить в норму, исчезает молодость, возвращается спокойная старость, то, что я больше всего люблю наблюдать в этом городе: стариков, играющих в шахматы, шашки или карты в парках и скверах, в трактирах и купальнях. Не знаю, почему турфирмы упорно заманивают клиентов в Будапешт изображением молодой, аппетитной и улыбающейся девушки — с плакатов, рекламирующих преимущества отпуска в Будапеште на них должны смотреть старые, усталые мужчины, играющие в шашки или шахматы. Думая о собственной старости, я прихожу к выводу, что именно так она и должна выглядеть: сижу себе в каком-нибудь из парков Буды, на дворе ранняя теплая осень, а я склоняюсь над шахматной доской или планшетом с шашками и обдумываю следующий ход.

Из палаток медленно выкарабкиваются утомленные и невыспавшиеся демонстранты. Это те, кто не покидает площадь уже неделю. И твердят, что не покинут, пока премьер и правительство не уйдут в отставку. Однако у премьера нет ни малейшего желания уходить. Все это напоминает какой-нибудь Вудсток или Ярочин [123] после ночного концерта. Или прославленный рок-фестиваль «Сигет» [124], который ежегодно в августе проходит на дунайском острове. На «Сигет» приезжают крупнейшие рок-звезды.

Здесь, на площади Кошута, главная звезда — телевидение CNN, которое снимает репортаж о демонстрации. Впрочем, сейчас нет уже и его. Поснимали свое и уехали в другие края, к другим беспорядкам, потому что мир больше и интересней площади Кошута и через миг все забудут об этой, одной из многих, гротескной революции. Однако демонстранты все равно благодарны каналу CNN за то, что оповестил мир об их движении. Слова особой благодарности красиво выписали на картонках и повесили на барьерах напротив здания парламента.

И только к кухне, где разливают суп-гуляш, стоит длинная дисциплинированная очередь. Это окрестные нищие и бездомные, которые благодаря антиправительственному подъему масс получили ежедневное питание. Пришли сюда из близлежащих парков, подземных переходов, подтянулись с вокзала Нюгати. Они напоминают разбитую армию, изнуренную долгими переходами от поражения к поражению, военнопленных, смирившихся со своей долей. Когда тысячи демонстрантов, проведших выходные у здания парламента, вернулись в свои офисы и школы, эти захватили поле битвы. Теперь стоят молчаливо, унылые и похмельные от вчерашнего дешевого белого вина в пластиковых бутылках. Скорее всего, их не больно интересуют социалистическое правительство и правая оппозиция. А меньше всего — ложь премьера Дьюрчаня. Их интересует суп-гуляш. Они хотят прожить очередной день оставшейся им жизни. Держат в руках сетки со своим добром; несмотря на усиливающуюся жару, не снимают напяленных одна поверх другой, словно капустные листья, одежек. Они не разговаривают, не выкрикивают лозунгов, у них нет флагов и транспарантов. На площади Кошута — тишина. Такая, что слышен лязг трамвая номер два, поворачивающего у парламента.

У молодой туристки, японки, которая пытается справиться с огромным ломтем хлеба со смальцем, падает миниатюрный цифровой фотоаппарат. Она наклоняется за ним, одновременно следя, чтобы ни одно колечко лука не упало с бутерброда.

Перед бутафорским гробом премьера с лозунгом «Похороним правительство Дьюрчаня, чтоб оно никогда не воскресло» всего лишь несколько человек. К катафалку, на котором стоит ящик, приклеены десятки листочков с надписями вроде «Дьюрчань, психопат, убирайся вон!». Инсталляция выглядит как одно из творений Владислава Хасёра [125]; гротескная и перенасыщенная, она возбуждает и злость, и смех зрителей. Если бы не возможность иногда посмеяться, людям с площади Кошута пришлось бы плакать.

Эта демонстрация смахивает немного на выставку дилетантского современного искусства. Невдалеке от гроба установлен макет больничной палаты — символ катастрофического положения службы здравоохранения. Старая кровать-развалюха, колченогие стулья, сломанная инвалидная коляска. На табличках рядом цифры — суммы, выделяющиеся на медицинское обслуживание одного гражданина Германии, Чехии, Соединенных Штатов и Венгрии. Меньше всего, конечно, тратит на медицину Венгрия.

В той знаменитой речи, когда премьер Дьюрчань рассказывал о своей матери, он упомянул при случае и систему здравоохранения. Мать призналась ему, что в последнее время к ней стали лучше относиться в поликлинике, и спросила у сына, правда ли, что медобслуживание немного улучшилось.

— Говна пирога, мама, — ответил премьер, — они просто знают, кто ты.

Дьюрчань обожает рассказывать о своей матери.

Оживленный смех вызывает безрукий, как Венера Милосская, манекен с лицом Дьюрчаня и подписью «А король-то голый!». Мужчина с манекеном обходит площадь, чтобы каждый мог лицезреть пластмассовую наготу премьера.

В этот же день на площади появляется новая инсталляция — пирамида из старых телевизоров. Это настоящий музей техники. Телевизоры стоят экранами наружу, пыльные, с вывалившимися внутренностями; их, по-видимому, притащили из подвалов и с помоек. На каждом экране написано фломастером: «Не врите!» Ведь все массмедиа врут. Кроме телеканала «Hír», профидесовской ориентации, и CNN. Вот только CNN уже уехал.

На Стене Тех, Кто В Ответе — огромном белом листе картона, прикрепленном к ограждающему здание парламента барьеру, — каждый может написать имя того, по чьей вине Венгрия оказалась в столь бедственном положении. Поэтому на картоне можно увидеть названия радиостанций, телеканалов, газет, фамилии известных писателей: Петер Эстерхази, Петер Надаш и Дьёрдь Конрад. Если угодно, каждый может вписать сюда фамилию соседа или тещи, своего кредитора или учителя, может публично переложить на кого-то ответственность за свои неудачи. И это тот редкий случай, когда писатели могут быть, наконец, за что-то в ответе.

Как описать Альфёльд? Где найти слова для безбрежной невыразительности Великой низины, не упоминая о меланхолии, депрессии, унылости этого огромного плоского пространства, рядом с которым голландские польдеры кажутся многоликими, будто швейцарские ландшафты?