Патология лжи - Джонатон Китс Страница 37

«Портфолио»: Вы ладили?

Глория: Мы были близки.

«Портфолио»: Ближе, чем с другими?

Глория: Пи-Джей сближался с теми, кто мог быть ему полезен.

«Портфолио»: Каким образом сближался?

Глория: По-разному, в моем случае – сексуально. Но нас связывало нечто большее, чем просто близость, у нас были общие цели.

«Портфолио»: Какие цели?

Глория: Преуспеть.

«Портфолио»: Любой ценой?

Глория: Неудачи обходятся дороже всего, это самое ужасное расточительство.

«Портфолио»: Успех дороже человеческой жизни?

Глория: Вот поэтому мы и вооружаемся.

«Портфолио»: На личном уровне, видимо.

Глория: Я не рассматриваю «Портфолио» на личном уровне. В конечном счете, журнал принадлежит читателям, а я ответственна перед ними. Так говорил Пи-Джей, к несчастью, сам он не применял это на практике.

«Портфолио»: И подчас вас это удручало?

Глория: Я много трудилась для «Портфолио».

«Портфолио»: Пи-Джей признавал это?

Глория: Я всегда была более ценным сотрудником, чем кто-либо еще, он это понимал, даже в конце.

«Портфолио»: Когда наступил конец?

Глория: В последнюю ночь.

«Портфолио»: Вы тогда рано ушли вместе с Рейком и Доном Ричардом играть в дартс.

Глория: Но потом я вернулась, у меня осталась незаконченная работа.

«Портфолио»: В офисе еще кто-то был?

Глория: В кабинете Пи-Джея горел свет.

«Портфолио»: Но утром свет был выключен.

Глория: Думаю, ему это уже было без разницы.

«Портфолио»: Был ли Пи-Джей жив, когда вы вернулись в офис?

Глория: У меня нет причин думать иначе.

«Портфолио»: Вы рассчитывали застать там Пи-Джея?

Глория: Он никогда не уходил раньше полуночи. Он был крайне пунктуален и добросовестен. Мне единственной он доверял, поэтому я была свободна в своих действия.

«Портфолио»: Считались ли вы его бесспорной наследницей?

Глория: Я была его преемницей. Разве это не очевидно?

«Портфолио»: Вы были преданы Пи-Джею?

Глория: Из-за него я осталась в «Портфолио» после окончания стажировки. Все было бы иначе, получи он место в «Алгонкине». Мне кажется, в этом случае он был бы жив до сих пор.

Покинув Рейка и Дона Ричарда с их дротиками и мишенями, я какое-то время бродила возле офиса – пальто плотно запахнуто, волосы спутаны, падают на глаза. Я пыталась отвлечься размышлениями о реактивной физике, рейтингах ресторанов, судьбах человечества. Должно быть, я выглядела, как миллионы бездомных чудаков, бродящих по ночному городу. Просто часть городского антуража.

Какой-то мужчина в куртке протянул мне мелочь, я пробормотала «спасибо», не глядя ему в лицо. Сперва оскорбилась, но потом увидела, что он протягивает мне четвертаки, которых мне всегда не хватает для автоматов в прачечной. Я бросила монетки в кошелек для мелочи и побрела дальше.

Я сделала уже шесть или семь кругов вокруг квартала, когда наш ночной сторож наконец-то покинул пост, чтобы сходить в туалет. Он стар, его мочевой пузырь тоже, он подолгу сидит в уборной. Он принадлежит другому поколению – иногда они даже моют руки с мылом.

Когда я вошла, он, должно быть, как раз их намыливал. Я всегда старалась по возможности избегать встреч с ним – из-за его улыбки. Казалось, он прекрасно осведомлен о моих отношениях с Пи-Джеем. Я поднялась по аварийной лестнице, выход с нее на нашем этаже – рядом с моим кабинетом и довольно далеко от кабинета Пи-Джея, а я не хотела привлекать его внимание.

Я снимаю пальто, причесываюсь, поправляю макияж. Не стоит выглядеть изможденной, даже если никто не знает, что будет утром. Подкрашиваю глаза. Я восхищаюсь собой, своим отражением в пудренице.

Я выгляжу победительницей.

Поездка по Сан-Франциско с агентом Броди за рулем и агентом Эмметом на заднем сиденье дает мне представление о преимуществах государственной службы. Мигалка на крыше их темно-синего седана вспыхивает красным светом, точно они только что выиграли «джек-пот», и расчищает путь даже на самых забитых перекрестках. Мигалку прикрепили к крыше магнитом ради меня, потому что я сказала, как много для меня значит стать выше закона.

– Вы лишили меня обеденного перерыва, так что, по крайней мере, можете устроить эту шутку с сиреной, и поехали к Койт-Тауэр.

Агент Эммет пожимает плечами. Броди качает головой, но спидометр – вот истинное мерило его удовольствия от такой езды.

– Расскажите нам, что вы знаете о крови.

– Вы имеете в виду о тромбоцитах, гемоглобине… Здесь налево… Серповидно-клеточной анемии?

– Начнем с простого. Вам нравится кровь?

Машина мягко выезжает с Норт-Бича.

– Это все равно что спрашивать, нравится ли мне воздух.

– Некоторые боятся крови, Глория, бледнеют от ее вида.

Агент Броди не смотрит на меня – он не может отвлекаться, потому что машина мигает красным светом, и ему позволено смело проезжать, где пожелает, никаких светофоров и запретительных знаков, никаких обычных ограничений.

– Должно быть, вы имеете в виду таких, как Перри Нэш.

Броди бросает на меня взгляд.

– Перри Нэш боится крови.

Снова взгляд, машина сворачивает налево и, пересекая желтые линии, выезжает на тротуар.

– Я видела, как он побледнел от вида крови.

Бампер задевает знак парковки.

– Кажется, вы едете по тротуару.

Агенты ФБР не выносят, когда их одергивают, еще больше, чем журналисты, так что я хорошо знаю, как можно отвлечь их от бесконечной череды вопросов. Честность – лучшая политика при расследовании: успех допроса зависит от того, удастся ли поймать подозреваемого на несоответствии, увертках, тогда как правда не всегда может быть простой и одномерной (например, свет – это и волны, и частицы), она многообразнее лжи.

– Так вы знаете о Перри Нэше? – произносит Броди, разворачивает машину под запрещающим знаком, снова вливается в общий поток, направляясь к Койт-Тауэр.

– Но вы ведь тоже знаете. Значит, это не такой уж большой секрет.

– Вы ввели нас в заблуждение, вы не сказали нам об этом, когда мы его заподозрили.

– Но вы не спрашивали. Я не могу проводить допросы вместо вас, у меня нет на это полномочий. Мне и своей работы хватает.

Понемногу в моем окне вырисовывается белокаменная Койт-Тауэр, мы подъезжаем к ее основанию.