Рим. Прогулки по Вечному городу - Генри Воллам Мортон Страница 37

Самое странное в Кастель Гандольфо — что ты не видишь великолепного озера внизу. Ты его еще должен отыскать — оно сокрыто от тебя улицами городка. Я увидел озеро неожиданно. Пошел выяснить, где можно перекусить, свернул в какой-то переулок, вышел на террасу, устроенную на краю скалы, и оттуда внизу, в четырехстах футах, увидел то, что когда-то было кратером вулкана, а сейчас стало блюдцем голубой воды, окруженным холмами. Чудесное зрелище — этот огромный круг, когда-то выжженный огнем, а теперь поглощенный божественной синевой. На краю скалы стоял маленький ресторанчик, какие чаще встречаются в романах, чем в реальной жизни. Дюжина столиков, накрытых под навесом, увитым виноградом, на котором уже завязались маленькие виноградинки, кристально чистый воздух и озеро внизу.

Единственными посетителями кроме меня были пожилые итальянские священники в пыльных сутанах и широких, тяжелых туфлях. Их морщинистые простоватые лица лоснились от только что съеденного изрядного количества спагетти, не говоря уже о бутылке местного вина. Я заказал stracciatelle alia Romanax, [55]суп с яйцом, имеющий привкус XVI века, scaloppini al Marsala [56]и сыр горгонзола. Официант горделиво поставил на стол графин с местным вином, сделанным, как он сказал мне, из винограда с собственных виноградников padrone, [57]купажированное с вином из Неми. Он подождал, пока я не попробую вино, и ушел счастливым, когда я признал, что оно — лучшее из всех здешних вин. Я как раз заканчивал свою трапезу, когда передо мной возник мой водитель. Он уже пообедал, но не отказался выпить вина.

— Хотите осмотреть ферму папы? — спросил он.

Я решил, что это потрясающая идея, я ведь даже не знал раньше, что папа держит ферму, и мы вернулись в машину, а вскоре уже въезжали в ворота импозантной виллы. Встретивший нас человек приподнял шляпу и поклонился мне, как будто я был особой королевской крови. У меня мелькнула мысль, что это тоже один из многочисленных родственников моего водителя. Мы проехали по великолепной аллее из очень старых деревьев и остановились на широкой террасе, откуда открывался потрясающий вид на Кампанью и Рим. Ступени с террасы вели в регулярный парк эпохи Возрождения, где росли красные и розовые бегонии, самшит, гелиотроп. Имелись фонтаны, лабиринты и живые изгороди. Последнее, что нам было видно с террасы, — это несколько черных кипарисов, без которых никогда не обходится римский пейзаж. Они походили на мрачных монахов, явившихся напомнить нам, что в жизни есть более важные вещи, чем лабиринты и водопады.

Папа обычно около часа гуляет по террасе, любуясь садами. Это сады виллы Барберини. Он приезжает сюда по специально проложенной для этого дороге, связывающей дворец с виллой. Мне рассказывали, что обычно он оставляет машину на террасе и прогуливается, иногда не отрывая глаз от книги. Мы вошли в небольшой giardino secreto, [58]скрытый живой изгородью и со статуей Девы Марии над прудом.

— Вы заметили, что Святая Дева держит в руках букетик цветов? — спросил водитель. — Это его святейшество выбирает их для нее.

В руке она действительно держала четыре-пять скромных желтых цветков, которые, как я заметил, росли вокруг. Видно было, что они свежие и недавно сорваны. Как это, должно быть, красиво — старый понтифик один в саду, в своей белой сутане с капюшоном и красных бархатных туфлях, тихим солнечным утром собирает полевые цветы для Мадонны.

Затем мы въехали в еще одни ворота, и за ними кипела работа. Мужчины и женщины обрабатывали несколько акров кукурузы. Мы прошли мимо полей, где выращивали картофель, капусту, лук, сквозь яблоневый сад, где зрел тяжелый розовый урожай. Везде чувствовался этот замечательный дух чистоты и аккуратности, какой бывает только на образцово-показательных фермах, где, кажется, за курятником притаился старший сержант и зорко следит, чтобы лопаты были надраены до блеска. Мы прошли несколько птичников, и над входом каждого помещалась прекрасная мозаика, изображавшая какой-нибудь сюжет из куриной жизни. Множество белых леггорнов и род-айлендских красных деликатно клевали в листьях кукурузы перед входом в свои птичьи дворцы. Они напоминали придворных Людовика XIV, наслаждавшихся пиром на свежем воздухе — fete champetre. Мне бы хотелось получше рассмотреть куриную мозаику, но водитель уже увлек меня к молочной ферме. В коровнике, облицованном голубой плиткой, мы увидели сорок прекрасных фрисландских коров, которых содержали и кормили по последнему слову животноводства. Над их умиротворенными мордами висели таблички с указанием кличек, удоев и племенных особенностей. Я наконец-то смог блеснуть каламбуром, от которого трудно удержаться на ферме, принадлежащей папе: — А где же bull? [59]

Меня провели в другой загон, где огромное, но коренастое черно-белое существо по имени Кристи, дар его святейшеству от одного американца, на секунду перестало жевать жвачку и злобно взглянуло на нас. У него были налитые кровью глаза убийцы и при этом длинные ресницы кинозвезды.

Тут мой гид спохватился и сказал, что нам надо торопиться обратно в город, чтобы поспеть на аудиенцию. Я заставил его пообещать мне не торопиться очень уж сильно, но уже через несколько минут он высадил меня у подножия холма, где к тому времени скопилась такая толпа, что не стоило и пытаться поставить машину на площади, там, где ставили утром.

Я пошел вперед, влившись в поток народа, который направлялся к дворцу. Даже в самом воздухе чувствовалось волнение. Все боялись, как бы не опоздать. Кроме обычных посетителей, было много семинаристов из летних школ, раскиданных вокруг озера; я заметил нескольких английских священников в черных сутанах, шотландцев в фиолетовых сутанах с красными поясами и пару немцев, чьи красные кардинальского цвета сутаны так украшали улицы Рима, пока не началась летняя миграция. Был один монах-францисканец, который словно сошел с фрески Фра Анджелико: жидкая золотистая бородка и любопытные блеклые глаза — глаза, быть может, знакомые с видениями. И, конечно же, в этой движущейся толпе не обошлось без церковной «пехоты» — крепких деревенских священников-итальянцев в широких грубых башмаках.

Наши страхи оказались вполне оправданны. Дворик был уже полон. Огромная масса народа напирала, умоляя впустить, но папская стража безнадежно указывала руками в белых перчатках на толпу, которая уже вошла. Швейцарцы стояли, живописно скрестив свои алебарды. Мне, однако, как-то удалось протиснуться к воротам и пробраться внутрь, и вот я уже поднимался по мраморным ступенькам дворца. Толпа внизу гудела, как пчелиный улей. Потом несколько тысяч голосов запели гимн. Гвардеец указал мне на открытое окно и сказал, что я могу встать около него. Там заняли свои позиции уже около двадцати человек, так что мне было ничего не видно. Тогда я поднялся по лестнице, которая вела на крышу. Там-то, думал я, буду один, но никак не меньше тысячи человек опирались на парапет, сидели где только могли и даже, рискуя жизнью, примостились, как на насесте, на черепичном скате. Наконец мне удалось найти такое место у парапета, откуда открывался прекрасный вид на дворик внизу и центральный балкон дворца, на котором висел красный флаг. Когда я разглядывал все это, человек, стоявший рядом, вдруг обратился ко мне со словами: «Возможно, вы меня не помните, но в последний раз мы с вами встречались в Булавайо!»