Дань саламандре - Марина Палей Страница 37

На антресолях я нашла много своих давно позабытых рисунков – сделанных тушью, акварелью – и даже мысленно похвалила себя за то, что их сохранила: вот и пригодились. Этими рисунками я украсила стены Тайной Лестницы – причем так, что получалась целая (цельная) композиция на тему Сотворения Мира. Я расположила свои цветы и озера, леса и пруды, и луга, и моря, и рассветы – именно в том единственно верном взаимоотношении, что получалось так: сначала, по замыслу Творца, родились двуполые близнецы Любовь и Красота, а от их сакрального инцеста произошел Весь Мир.

И вот я вывела девочку на Тайную Лестницу.

Конечно, сюрприз был как-то обставлен: ей надлежало сначала отвернуться или выйти... А может быть, она спала и, когда проснулась, увидела, что ковер (в страшных персидских розах) приподнят, то есть увидела дверцу, о которой она не догадывалась, – и мне лишь понадобилось слегка эту дверь отворить.

Но...

Когда я пытаюсь восстановить этот эпизод в деталях, ибо он относится к смехотворно малому числу дорогих мне минут, которые душа должна вроде бы, вспоминать на любых орбитах своего безвозвратного удаления, я не могу вспомнить ровным счетом ничего.

Это жестоко! – хочется заорать, хоть я понимаю, что трусливая память именно так себя и оборонила – от перегрузок – наверное, «не совместимых с жизнью». (Но так ли необходимо всё совмещать с «жизнью»?)

Однако финальную часть этого эпизода я как раз вижу воочию. Исходя именно из содержания этого эпизода, я и делаю вывод о трусливой самообороне памяти. (О превышении пределов ее самообороны!..)

...Когда, в день ее рождения, я вывела девочку на нашу Тайную Лестницу, она словно бы даже не удивилась. У нее на лице было написано туповатое раздражение – и одновременно покорность, какие бывают у ленивого ученика, когда занудливая училка задает ему дополнительное упражнение. При этом в глазах у девочки словно бы всплыли мертвые линзы. Странные ее органы зрения – с булавочным, точечным каким-то зрачком – были, пожалуй, слепы. (Ну да: а на бельмах у слепого целый мир отображен: дом, лужок, забор, корова... клочья неба голубого...)

За окнами лучезарилось редкое для Питера февральское утро – белоснежное, лазурное, золотое – местами перламутровое – фарфоровое утро звонкого февраля – чистое, как первозданная чистота. Было понятно, что девочка думает о чем-то своем – если, конечно, думает. Она даже не заметила мою экспозицию «Сотворение Мира», которая (как мне казалось) украшала Тайную Лестницу с пятого по третий этаж.

Меня уж начала было пожирать особая тоска – самая страшная, с желтыми, крупно оскаленными клыками, но тут я приметила то, на что смотрела, конечно, и раньше, но почему-то не особо видела. А сейчас оно, это впечатление, поглотило всё остальное.

Дело в том, что картины мои украшали только внутреннюю стену Тайной Лестницы. Наружная же ее стена являлась одновременно стеной другой лестницы, в другом доме. В старых петербургских постройках такое нередко бывает, а именно: в наружной (и одновременно смежной) стене еще сохраняются даже окна – совсем пыльные, или с частично выбитыми стеклами, или зарешеченные на скорую руку, или кое-где даже забитые досками – но такие окна есть. И вот сейчас, здесь, они не были забиты досками и не были зарешечены, а были только запыленными (с той, другой стороны, на которую мой ремонт не распространился), смещены по вертикали – и сквозь верхнюю, полукруглую часть окна, – находящуюся у самых моих ног – виднелась жизнь какой-то другой лестницы...

...Параллельная Лестница – вот она: широкая, пологая, площадки ее выложены слегка потрескавшейся мозаичной плиткой, пол в холле очень красив: мозаика представляет собой концентрические круги и корзину с цветами-фруктами по центру; той же теме вторит плафон, где парят в голубой невесомости, хотя и без скафандров, любострастные фавны и полнотелые нимфы, дополнительно пышные от золота своих живописно разметанных кудрей. И ходит туда-сюда вдоль Параллельной Лестницы трогательно-допотопный лифт, похожий на деревянный двустворчатый шкаф. И шахта лифта оплетена проволокой, словно исполинская нога в ажурном чулке. И стоят-чередуются в нишах, будто повинуясь некой мелодии, зеленоватые, словно подводные, нимфы, то есть, скорее, наяды и нереиды – амфитриты, ликориады, навсифои, орифии – и далее, и далее. Иногда хлопнут двери квартиры, и подходит к лифту какой-нибудь человек. Если лифт не работает, человек спускается так, пёхом. А другой человек – поднимается ему навстречу. Иногда они буркнут друг другу что-то, мыкнут – иногда нет. Иногда кивнут – иногда нет. Иногда на широких подоконниках располагаются парочки...

И почему-то там, на Параллельной Лестнице, всегда тихо. То есть звуки время от времени раздаются, но негромкие. И от этого наблюдения за параллельным миром, который зрим для тебя – и для которого сам ты незрим – замирает сердце. И странное содержание у такого сердца: тоски и щекочущего ликования.

И вот пока я стояла, занятая жизнью Параллельной Лестницы, девочка исчезла из моего сознания, да и с нашего этажа: я вдруг услышала ее голос откуда-то снизу.

...Она стояла на площадке этажом ниже и восторженно, как мне показалось, глядела на розовый (малина со сливками) китайский фонарик. Ну да – который «из провинции Гуйджоу». Можно я возьму себе это? – спросила она. Что именно? – не поняла я. Ну, это! – она даже притопнула ногой. Вот, смотри!

В этот фонарик была мной вставлена особая свечка – добротная, толстая, которую мне подарила на «основной работе» шефиня, вернувшись из Чехословакии. Свечка, которую я задумывала зажечь на Тайной Лестнице вечером, чтобы выпить с девочкой шампанского. Можно я возьму эту свечку? – прояснила свой каприз именинница. Эта свечка классно подходит для туши. Для чего?.. Для варки ресничной – махровой-махровой – туши. Свечка хорошая, очень жирная... Бери, сказала я.

Мы вернулись в комнату. Дверцу я заперла. Опустила ковер. Придвинула кровать.

Мы прилегли на эту кровать сразу после кофе. Не знаю, о чем думала она, поблагодарив меня еще раз за жирную свечу.

А я думала про Параллельную Лестницу.

Сколько раз на школьном табурете:

Что за горы там? Какие реки?

Хороши ландшафты без туристов?

Не ошиблась, Райнер, – рай – гористый,

Грозовой? Не притязаний вдовьих —

Не один ведь рай, над ним другой ведь

Рай? Террасами? Сужу по Татрам —

Рай не может не амфитеатром

Быть. (А занавес над кем-то спущен...)

Не ошиблась, Райнер, Бог – растущий

Баобаб? Не Золотой Людовик —

Не один ведь Бог? Над ним другой ведь

Бог?

Глава 6

Дальнейшее обживание Тайной Лестницы