Игра в гейшу. Peek-a-boo - Яна Лапутина Страница 37

А потом, наболтавшись и слегка опьянев, наобедавшись и наужинавшись, мы оставили Машку и Лешу вдвоем в Машкином номере, из которого я опять переехала в свой.

Леша наснимал нас во всех видах. Особенно долго он почему-то возился с Иркой. И наконец отыскал, придумал какую-то странную точку съемки. Иркина напрочь остриженная, в черных волосиках голова с шейкой, на которой отсвечивал искорным светом крестик, обсыпанной бриллиантовой пылью, лежала на покрытом белоснежной простынью опущенном до предела стоматологическом кресле. Фон был таким же. Абсолютно белым. Мы с Машкой держали еще одну, специально отглаженную для того простынку.

Леша попросил Ирку чуть-чуть повернуть голову и посмотреть в камеру левым глазом, нарочно направляя на него свет, чтобы вызвать слезную влажность. И добился-таки. Иркин глаз заслезился, и камера Леши вобрала в себя этот неповторимый момент.

– Я назову это «сон», – сказал Леша.

– Ты останешься? – спросила Машка.

– Вот... думаю... – не сразу отозвался Леша.

– О чем? – чтобы только не молчать, спросила Машка.

– Я уже говорил, у меня сегодня философское настроение... Минор. В такие минуты в башку лезет черт знает что.

– Ты говори, говори. Я люблю тебя слушать.

– Вот, пожалуйста. Кто-то определил одно из совершенств любви...

– Какое?

Леша очень внимательно посмотрел на Машку:

– Знать меру в обнаружении своей близости к кому-либо.

– Но это же как в какой-то инструкции? – У Машки заблестели глаза.

Леша усмехнулся:

– Может быть...

Машка порывисто выпрямилась в кресле. Она смотрела сейчас на Лешу растерянно-призывно:

– Я догадливая. Ты сейчас уйдешь, но, пожалуйста, не бросай меня совсем. Лешенька...

Леша выщелкнул из пачки сигарету. Закурил. Встал и подошел к темному от наружной мглы окну. Долго смотрел на пустынный, присыпанный снегом парк.

– Вот, снова вспомнилось... Сыпал снег. Стояли двое у окна. Каждый думал о своем. Ей казалось, что стоит одна. А ему казалось, что вдвоем.

– Леша... – совсем не в тему спросила Машка. – Давно хочу спросить, откуда в тебе такая начитанность?

Он, не оборачиваясь, ответил:

– Мы с Мишей после Чечни почти что экстерном прошли курс филфака.

– Зачем?

– Чтобы забыть, как убивают людей.

Машка заплакала. Беззвучно. Одними глазами.

Леша подошел и встал перед ней на колени:

– Не плачь. Я нарушу инструкцию. Я останусь.

Они встретились на Патриарших, в Иркиной квартире. Водорезов, буквально на секунду, тормознул возле входной двери, выпуская Олега, и тут же уехал опять колесить, чтобы оторваться, если он был, от «хвоста».

То, что Петелина «задвоила» с Тимуром, он высчитал быстро. Да и Олег почти физически ощутил перемены в жене. Обычно присутствующий в ее глазах голодный и как бы выжидательный блеск потускнел, да и в самой Ярославе появилось что-то новое, по-кошачьи замедленное, сыто-плавное.

Олег, чисто тестово, заранее предвидя реакцию, положил как-то ночью свою ладонь на бедро Ярославы. И тут же ее рука аккуратно сняла ладонь.

– Извини, но я не хочу, – тихо сказала Ярослава и повернулась к Олегу спиной. – Спи.

Только войдя к Ирке, Олег тут же, у порога, стал раздеваться. Через минуту они уже были в постели. Несколько мгновенных сплошных поцелуев и объятий, а потом... Их тела, понимая друг друга интуитивно, меняли позы, мир от этого как бы закручивался вокруг них и уходил, уносился куда-то со всеми своими проблемами, заботами и напряжениями.

Нет, ничего не придумала жизнь со времен Адама и Евы прекраснее, чем взаимный, желаемый секс. Внутренний взрыв от синхронного, венчающего собой накапливаемую для него неизъяснимую прелесть взаимослияния, не сравним ни с чем. Вот почему человек, научившийся всему находить подмену, со времен Адама и Евы бессилен перед заманивающей, властной силой секса.

Ирка и Олег лежали молча, утомленные друг другом. Его голова лежала на Ирином животе, и он, дыша носом, чувствовал удивительно вкусный аромат согретого любовью тела.

Мобильный, который Олег засунул под подушку, подал голос. Олег нехотя, усилием воли заставил себя приложить его к уху.

– Все, как просил, Олег Владимирович, – услышал он голос Водорезова.

– Через десять минут, – сказал Олег.

Ирка, не одеваясь, смотрела на сборы любимого человека. Она понимала все. И принимала все. Когда Олег уже полностью был готов к выходу, она, голая, прильнула к нему.

– Не начинай, – сказал Олег, целуя ее в кончик носа. – Я тебя люблю. Все будет хорошо. Новый год будешь встречать без меня.

Ирка замкнула дверь и подошла к столу. На нем стояла так и не откупоренная бутылка, а рядом с ней распухший от содержимого синий конверт.

На этот раз они отстрелялись без всякого интереса. Леша с левой руки. Мишка – с правой. На приплывшие к ним из сумрачной глубины тира пробитые мишени они взглянули в полглаза. Знакомый смотритель, в нагрудный карман которого уже была воткнута «пятисотка», удовлетворенно подольстил:

– И где это вы так насобачились?

Леша, потянув за козырек, надвинул ему бейсболку почти что на нос.

– В Караганде.

На выходе с линии огня они повесили наушники на специальный щит и по грязноватым затоптанным переходам прошли в бар.

Часы показывали половину второго ночи. И в «Хищнике» любителей пострелять было немного. Как всегда, взяли по баночке кока-колы, а Мишка, подумав, еще и упаковку чипсов.

Лешка взглянул на него, и Мишка оправдательно поморщился:

– Все вредное почему-то охота.

– Глубокая мысль. Надо записать.

Они закурили. Задумались. Мишка так аппетитно хрустел чипсами, вкусно пахнущими жареной картошкой и немного уксусом, что Лешка тоже отсыпал себе в ладонь горстку маслянисто-желтых лепестков.

В принципе, они уже знали все. О выходе Ярославы на Тимура, и о том, что происходило у них в Mariott’e... Мишка сумел воткнуть за подкладку петелинской сумки «жучок», а потом благополучно изъял его. Они прослушали запись в Лешином Lexus’e, предварительно «прозвонив» салон на наличие тайной прослушки. GL Олега был «засвечен». Ярослава повела игру всерьез. Вот почему теперь им, Леше и Мишке, нужно было держать ухо востро. Они были в «заказе». Забаев дал Петелиной слово. Каждый раз, кончая в гостинице, Тимур выдыхивал из себя:

– Отплачу-у...

А Ярослава, задыхаясь, выстанывала сквозь стиснутые истомой зубы: