Письма любви - Мария Нуровская Страница 37

— Я тебя отвезу, — проговорил он.

— У меня своя машина, — тихо ответила я, хотя, конечно, не стоило называть машиной нашу развалюху.

Его автомобиль был значительно лучше. Итак, я вернулась домой и долго плакала. Поэтому, когда взяла трубку, мой голос звучал хрипло. Звонил Михал и приглашал в парк Лазенки, полакомиться мороженым. Хотел познакомить с невестой.

— Отец уехал, приводи ее сюда.

— Я уже там с ней условился, может, тогда в следующий раз.

Стоял прекрасный майский день. Я села под зонтик за круглый столик. Потом появился Михал. От солнца у него посветлели волосы, и теперь он больше походил на меня. Наконец появилась она. Маленькая шатенка с милой, но заурядной мордочкой. Она вела себя вежливо, даже излишне вежливо, но больше всего мне не понравилось, как она подавала руку — словно «дохлая селедка» (это выражение самого Михала). Такая особа сразу не вызывала доверия. Но если Михал ее выбрал… Он посматривал на меня, значит, я должна была стараться выглядеть приветливой. А когда девушка рассказала, что ходила с Михалом в одну школу и он для нее был сопливым мальчишкой, я догадалась: она — его первая любовь. И сейчас он хотел самоутвердиться. Он — образец интеллигентности и кладезь знаний! Удивительные эти мужчины: слишком сложные и в то же время открытые, как книга, которую можно прочесть без труда. В данном случае такой книгой оказался Михал. «Однако же я ее завоевал!» — светилось на его лице. «И что с того?» — подумала я про себя.

Солнце, опускаясь все ниже, залезло под зонтик. Оно нещадно светило мне прямо в глаза. Не в силах больше этого выдержать, я попросила Михала поменяться со мной местами.

— Тебе неплохо посидеть на солнышке, а то белая, как дочка пекаря.

— Другими словами, сова, — усмехнулась я.

Но мне становилось все хуже. Теперь лучи светили мне в затылок и при каждом движении прожигали спину. Я еле досидела. Когда мы прощались, Михал с высоты своего роста легко поцеловал меня в макушку и тепло сказал:

— Ты не гони лошадей со своими переводами, ведь таешь прямо на глазах. — А потом, обращаясь к ней: — Знаешь, Мариола, это известная переводчица, она даже получила награду!

Девушка выразила восторженное удивление, а я подумала: эта Мариола — та еще штучка. Дома я сразу легла и заснула. Мне снилась пустыня. Я бреду под палящим солнцем по раскаленному песку, горло пересохло от жажды… А потом вдруг в ужасе проснулась: произошло нечто страшное. Минуту не могла сообразить что именно, но от страха у меня буквально вставали волосы дыбом. Я включила ночную лампу и посмотрела на часы. Было два часа ночи. Пробовала подняться, но меня приковала к подушке незнакомая боль в голове. Боль спускалась вниз и растворялась где-то в середине позвоночника. Неожиданно мне стало так плохо, что я не могла пошевелиться. И в то же время понимала: надо защищаться. Я хотела позвать тебя, потом Михала. Постепенно до меня дошло, что я нахожусь в квартире одна. Наконец мне удалось притянуть к себе телефон и с трудом набрать номер.

— Со мной происходит что-то страшное! Спаси меня!

— Сейчас буду, — ответил он и положил трубку.

«Надо открыть дверь», — подумала я. Мне кое-как удалось сесть, но я не могла ни за что ухватиться. Руки соскальзывали, как будто я двигалась в воде. Я сползла на колени и добралась до прихожей. Болезненные уколы в позвоночник не прекращались. Это доводило до отчаяния, мне казалось, будто в меня впиваются когти смерти… Я лежала на полу в прихожей, под дверью, когда услышала быстрые шаги.

— Я здесь, — хотелось крикнуть, но я не могла.

Я очнулась уже в «скорой помощи», меня подключили к кислородной маске. Даже пробовала сесть, но меня остановили. С одной стороны были чужие руки, с другой — знакомые, но я не могла определить чьи. Однако на всякий случай вцепилась в них. Они были как спасательный круг. Вдруг послышался голос. Я его тоже знала, но не помнила, кому он принадлежит.

— Я с тобой, все будет хорошо, не бойся, Эльжбета.

А, значит, это отец. Только почему он не говорит «Эля»? Ну да, он обижается на меня…

— Папочка, — ответила я ласковым голосом, к горлу подступила волна необыкновенного счастья. — Папочка…

В этот раз он, кажется, ответил мне «Эля», я точно не расслышала. А потом я начала видеть уже четче. Мы были в больнице. Меня вынесли из машины на носилках. Я узнала того человека, что находился рядом. Это был он, но ему не позволили идти дальше. И вновь я видела перед собой лицо, полное страха.

— Ты что, всегда должен быть таким? — произнесла я резко. — Таким мелодраматичным… Теперь еще скажи что-нибудь о моих волосах!

Я не знаю, для чего произнесла эти слова, у меня они ни с чем не ассоциировались, но мой голос звучал зло. Он дотронулся до моей руки, а потом остался где-то сзади.

Надо мной склонился мужчина в белом халате — наверное, врач.

— Как ваша фамилия? — спросил он.

— Эльжбета Эльснер.

— Нет, ваша фамилия Кристина Кожецкая.

— Кристина Э. Кожецкая, — поправила я.

— Наконец-то вы вспомнили, — воскликнул врач, не придавая этому «Э» значения, хотя в нем был весь смысл. — Сожмите мне руку, — сказал он. Но моя кисть стала вдруг безвольной. — Ну давайте. — А я не могла. — Очень хорошо, — подбодрил врач, — теперь вас осмотрит окулист.

Я увидела другого мужчину в белом халате. Он посветил мне в глаз.

— Смотрите прямо перед собой, — проговорил он.

— Пан доктор, я чувствую себя одиноко, — неожиданно пожаловалась я чужому человеку.

Ничего не ответив, он отошел.

А потом перед глазами все замелькало от белых халатов. Меня положили на твердый стол и приказали подтянуть колени к подбородку. Я лежала голая в позе эмбриона. Кто-то крепко взял мою голову и прижал ее к коленям. Я услышала голос:

— Вы почувствуете укол в позвоночник. Прошу вас не двигаться, иначе вы себе навредите.

«Я давно себе навредила», — подумала я без эмоций, не почувствовав укола. Это было другое ощущение. Словно мне высыпали на спину тысячу маленьких муравьев, которые своими дорожками путешествовали по мне один за другим в разных направлениях. «Муравьи бегут, как гусята», — подумала я, но на меня тут же навалилась черная меланхолия. Из глаз потекли слезы.

— Почему вы плачете? — спросила медсестра. — Больно?

— Нет, мне так одиноко, — повторила я вновь.

Она тоже не поняла, не могла понять, как можно чувствовать себя одинокой в толпе людей. Все разошлись, а на меня надели больничную рубашку и, положив на носилки, перенесли куда-то. Я оказалась в узком помещении, где стояла кровать, а рядом из стены выходили какие-то краны и резиновые трубочки. Напротив меня находилась стеклянная дверь, через которую я увидела сидевшую за столом медсестру.

Мне было неудобно лежать, казалось, что голова находится очень низко, как будто я вообще на ней стою, и от этого она все больше сплющивается. Я боялась, что вскоре голова превратится в блин и исчезнет. Мне подумалось, как это ужасно — не иметь головы, и я окликнула медсестру. Та сразу оказалась рядом.