Любовь негодяя - Мария Бушуева Страница 38

Даже когда Марта, вновь разбудив его ночью, при оранжевом свете крохотного ночника, стала объяснять ему горячечным шепотом, зачем нужно было медсестре делать Ирме Оттовне смертельный укол — да, чтобы просто освободить палату, от и все, — он не испытал ни отчаянья, ни раздражения, а приласкал ее — и она уснула у него на руке, разметав короткие вьющиеся (благодаря химзавивке) черные волосы.

Сам он, стоило ему закрыть глаза, вновь возвращался в тот магический полет — и качался, качался на молочных облаках, пока, точно подстреленная птица, не падал в сон, полный привычных кошмаров, погонь, уродливых лиц, а теперь еще и ножей, острых, блестящих, разбросанных по квартире.

У него и днем иногда теперь появлялся невнятный страх, что в детской на полу нож или бритва — и он с тревогой спешил туда, заглядывал под Мишкину кровать, под стол Родиона, в шкаф, в ящики с игрушками…

Наконец, Неля все устроила: попивающая врачиха написала письмишко Анатолию Николаевичу, так сказать предупредила, мол, вы у А.Д. не единственный мужчина, она вас держит лишь за денежный источник, а, почерпнув из источника как следует, подкармливает своего любовника, который и ее — то помоложе будет, а вам уж во внуки годится. Искренне жаль вас, Анатолий Николаевич, жаль вас как известного научного работника, крупного руководителя, стыдно, что вашу безупречную репутацию пачкает особа сомнительного поведения. Копия письма была прочитана и одобрена Филипповым, который, изучая ее, мрачно посетовал, что тридцать седьмой год прошел, а так бы и не пришлось с Аглаей долго церемониться. Даже искушенная во всех отношениях Нелька и то поддрогнула малость: ее дедушка слишком хорошо узнал, как это — не церемониться. Отправит пусть сегодня же, сказал Филиппов, промедление смерти подобно, реноме тестя мне дороже всяких денег.

Письмишко поскакало к адресату. И надо же — через пять дней тесть появился, как ни чем не бывало, точно не исчезал, расположился в своем квадратном бункере, крикнул Марту и затребовал себе кофе с излюбленным бутербродом: хлеб с маслом, а сверху сыр — и только российский Никакого сыра дома не нашлось, пришлось Филиппову бежать в универсам — но он бы на радостях и подальше сносился — однако, и в универсаме российского, как на зло, не оказалось Плохой знак, сказала бы Анна, подумал Филиппов. Но она вообще склонна ко всякого рода символике. Ерунда. Он перебежал через дорогу и в соседнем затрапезном, причем овощном, магазинчике нашел нужный сыр.

Дома он собственноручно сделал дорогому тестю бутерброд и сам отнес ему в кабинет кофе и на блюдце хлеб с маслом и патриотическим сыром. Он не стал расспрашивать тестя ни о чем. Лучше продемонстрировать ему, что все в порядке, настроение нормальное — и никто сильно здесь по тестю не убивался — а то заподозрит старый шакал, что письмецо возникло не вдруг и продиктовано не голосом сердобольной толпы, задевшим за живое выпивающую врачиху, а иными мотивами. Но и перегибать палку, приукрашивая семейный быт без отца семейства тоже не следует — и это может хитрого макиавеллиста насторожить. И потому Филиппов все-таки пожаловался, что Марта почти каждую ночь будит его и часто видит покойную мать. Может, поговорите с вашим доцентом? И поймал острый взгляд: ага, хочешь так от жены освободиться — вот как, наверное, решил хитромудрый тесть. И пришлось тут же дать задний ход: может, ей кроме валерианы попить седуксена, — вот что я имею в виду. Или съездить на юг? И вновь — взгляд, как игла: отправить подальше мечтаешь, а сам поразвлечься? Опять надо было отступать: я бы с ней съездил, взял отпуск — и детям морские купания только на пользу.

— Посоветуюсь, — Анатолий Николаевич смягчился. — Отдых всей семьей — дело хорошее.

«10 июля

Я была удивлена, что Елена пригласила меня на свадьбу. Или она настолько уже уверена в чувствах Гоши к себе, или ей просто хочется продемонстрировать мне свой свадебный костюм. Есть и самая простая причина: ей нужна толпа народу, — чтобы потом все обсуждали, как много у нее родных и знакомых, какая была шикарная свадьба и пр.

Вторую неделю мне звонит Филиппов и мы разговариваем с ним по телефону до пяти утра. Мне дали первый отпуск, а он ходит в институт, когда захочет Он читает мне свой юношеский дневник, рассказывает обо всем, что интересует его, даже стихи читает.

Вчера спросил меня, кто из поэтов мне нравится, я ответила: Блок. И он прочитал мне любимую мою «Ночную фиалку»:

И запомнилось мне,

Что в избе этой низкой

Веял сладкий дурман,

Оттого, что болотная дрема

За плечами моими текла,

Оттого, что пронизан был воздух

Зацветаньем Фиалки Ночной,

Оттого, что на праздник вечерний

Я не в брачной одежде пришел,

Был я нищий бродяга,

Посетитель ночных ресторанов,

А в избе собрались короли;

Но запомнилось ясно,

Что когда-то я был в их кругу

И устами касался их чаши…

Я сказала ему, что иду сегодня на свадьбу, он предложил встретиться вечером, сказал: «Побудь там до восьми — а я буду тебя ждать у Главпочтамта в восемь пятнадцать».

Во Дворец бракосочетания я не поехала, а пришла сразу в кафе «Снежинка», где собралось человек сто.

Елена была в красивом длинном платье, в белой шляпе с вуалеткой, в перчатках, а ее супруг — наш Гошка! — в красивом темно-сером костюме. Он был бледен и уже пьян. Меня он среди гостей по-моему даже не заметил. Наскоро перекусив, я удрала: два танго, которые я станцевала со странным большеглазым парнем, лицо которого было зеленовато-землистого цвета и с Левкой Бергельсоном — нашим с Еленой острословом — сокурсником, только раздосадовали меня: большеглазый парень (Валентин) и Левка сделали мне по два неловких комплимента. Левка был ниже меня ростом, а Валентин припахивал нафталином. Разумеется, я решила побыстрее сбежать.

На улице было еще вполне светло — но почему-то я шла торопливо, оглядываясь — не идет ли кто за мной. Ничего определенного я не боялась — ни хулиганского нападения, ни преследования какого-нибудь подвыпившего сексуально озабоченного болвана, — но все время мне казалось, что мне что-то угрожает. Может быть, сказался сон: предыдущей ночью мне приснилось: за мной гонится мужчина с ножом, я бегу от него по улицам, он за мной, но внезапно, когда он почти настиг меня, появляется моя мама — она снится мне здоровой — и, увидев ее, преследователь исчезает. Снился мне и Филиппов — но я, проснувшись вспомнила лишь то, что и он был в моем сне, но что он делал или говорил, забыла.

Я шла слишком быстро и пришла рано, но еще с противоположной стороны улицы увидела Филиппова, который меня уже ждал. Он прислонился к серой неровной стене почтамта и читал газету. И едва я подошла, на меня глянули его веселые горячие глаза. У него было чудесное настроение: оказывается, он читал «Вечерку» — статью о нашем институте, а в статье два абзаца были посвящены лично ему. Он тут же прочитал мне их вслух — и засмеялся — в его смехе, в блеснувших по-цыгански зубах мне почудилось что-то зловещее. Впрочем, с детства я знаю за собой одну странную особенность — внезапно мое восприятие реальности по неясным мне причинам может резко измениться, как в кинокартине под влиянием особого освещения: вдруг все лица искажаются, в них проступают какие-то иные черты, пейзаж приобретает другие оттенки, даже голоса начинают звучать искаженно, словно их прослушивают не на той скорости, на которой они записаны природой… Это длится обычно минут пятнадцать — двадцать, и тело мое в это время становится приятно тяжелым, как при высокой температуре, меня начинает клонить в сон, а по коже пробегает легкий озноб. Потом все проходит так же неожиданно, как и начиналось.