Касторп - Павел Хюлле Страница 38

Теперь он почти ежедневно отправлялся в Сопот, где проводил много времени в точности так, как мы уже описывали, с той лишь разницей, что все чаще заказывал обед и портер на веранде пансиона «Мирамар». Двадцать семь номеров разной величины были уже заняты курортниками из Берлина, Вроцлава, Дрездена, Варшавы и Познани, поэтому кроме немецкого вокруг звучал еще польский и русский язык. А одна еврейская семья из Лодзи, занимавшая два смежных номера на первом этаже, говорила одновременно на трех этих языках, когда же дело доходило до ссор — что, при наличии пятерых детей и двух прислуг, было неудивительно, — Касторп слышал жаргон, бывший в ходу и у евреев в Гамбурге; несмотря на множество заимствований из немецкого, в целом он казался чуждым и малопонятным. Накануне приезда Пилецкой в Сопот Ганс Касторп отправил с местной почты тщательно упакованную «Эффи Брист». Однако полька в указанный Тишлером день не приехала; не появилась она и в последующие два дня. Десятый номер на втором этаже пустовал, деревянные жалюзи в окне были закрыты, и только позади стойки портье, в отделении, где Ванду Пилецкую ждал ключ, покоилась знакомая посылка, которую Касторп углядел краем глаза, когда проходил через вестибюль в зал ресторана.

Беспокоиться оснований не было. Раз дирекция пансиона держит для нее комнату — а именно так это выглядело, — ему просто следует ждать. Ганс Касторп запасся терпением и, пользуясь солнечной погодой, полеживал в шезлонге, откуда наблюдал за прогулочными и рыбачьими судами, за детьми, играющими на берегу, а также за окном на втором этаже «Мирамара», которое прислуга открывала раз в день, вероятно, чтобы проветрить номер. В канун Иванова дня жара так допекала, что даже в рубашке с коротким рукавом и легкой соломенной шляпе, сняв незаметно туфли и носки, он не мог выдержать на раскаленном песке больше часа, переставлял шезлонг в тень деревьев близ аллеи парка и все чаще подумывал, не пора ли начать купаться. Привилегией плескаться у берега обладали только маленькие дети; взрослые, чтобы освежиться в прохладных балтийских волнах, вынуждены были отправляться в купальни, разделенные деревянной перегородкой на мужские и женские секции. На обратном пути во Вжещ Касторп приобрел в торговом доме Фастов купальный костюм в бело-зеленую полоску, с вышитым на груди парусником, под которым вилась надпись «Ostseebad Zoppot». Поглядев на себя в зеркало на дверце шкафа, он не удержался от смеха. Человек в зеркале смахивал на циркача, разве что в его голых плечах и икрах не было ничего атлетического, не говоря уж о грудной клетке, на которой изображение парусника слегка обвисло, производя довольно жалкое впечатление, как и то, что вырисовалось внизу живота, где трикотаж, наоборот, прилегал очень плотно. Вся же фигура в соломенной шляпе и с сигарой во рту выглядела весьма комично: таким мог предстать перед публикой один из братьев Веллинек, знаменитых клоунов, которых Касторп помнил по гамбургскому цирку.

Назавтра около одиннадцати часов — разумеется, без сигары и соломенной шляпы — он, пройдя несколько метров по нагретым доскам помоста от раздевалки до лесенки, спустился в холодное море. Охватившее его приятное чувство было ни с чем не сравнимо. Он постоял по пояс в воде, принимая удары небольших волн, обрызгивавших лицо шипящими пузырьками. Потом сделал несколько шагов вперед, нырнул, коснулся песчаного дна, вынырнул на поверхность и поплыл брассом до красного буйка и обратно. Затем повторил этот путь еще два раза, совершенно не чувствуя усталости. Напротив — им овладела какая-то, прежде неведомая, эйфория, с которой не шли ни в какое сравнение даже очень приятные ощущения от лечебных ванн. Потом он сидел на горячем помосте, высыхая на солнце, слушая неумолчный шум моря, в который вплетались веселые восклицания мужчин, женщин и детей. С этого сезона в центральной, самой большой части Северных Лазенок были разрешены совместные, так называемые «семейные» купания, что Ганс Касторп не без удивления отметил. Когда он выходил из воды после повторного заплыва, часы на деревянной башенке показывали уже начало второго. Переодевшись в кабине, он зашагал по променаду, миновал курхаус, мол, здание «Вармбада», площадку под будущие Южные Лазенки и уселся в садике рыбачьей таверны, где плотно пообедал, потешил себя охлажденным двойным портером, а за рюмочкой портвейна закурил «Марию Манчини». После чего за несколько минут добрался до пансиона «Мирамар», где его уже ждал оплаченный за целый месяц вперед шезлонг.

Увидел он ее сразу. Ванда Пилецкая стояла у открытого окна, глядя — как ему показалось, в бинокль — на пляж и вытащенные из воды лодки. Ганс Касторп надвинул шляпу на лоб и развернул «Анцайгер». На первой странице сообщали о предстоящем визите императора Вильгельма. Планировался парад гусарского полка, конные состязания в Сопоте, осмотр монархом судоверфей, наконец, фейерверк в Старом городе и прием во Дворе Артуса. Фото изображало императора во время прошлогоднего посещения гусарских казарм. На секунду Касторпу вспомнился обер-лейтенант Вибе. Будь он жив, наверняка сегодня вернулся бы домой очень поздно. Интересно, от чего он умер? Об этом госпожа Хильдегарда Вибе никогда не упоминала. На второй странице писали о визите наследника престола Фридриха Вильгельма, которого ждали через несколько недель после императора. Предполагалось участие кронпринца в июльском празднике цветов, теннисных соревнованиях, парусной регате, а также посещение им гусарского полка во Вжеще. На фотографии был запечатлен наследник престола в тех же казармах год назад. На нем был парадный мундир с черепом на головном уборе; подобающим образом была одета и сопровождавшая его супруга Софья. На третьей странице Касторп прочитал о несчастном случае на пляже Вестерплатте: двое молодых людей, сыновья рыбака, некоего Пашке, слишком далеко заплыли в море и утонули. Найдено было тело лишь одного из них. Полиция подозревает, что перед купаньем братья изрядно выпили. На четвертой полосе газета сообщала, что в деле о прелюбодеянии Греты Колодзик гданьский суд, основываясь на показаниях подмастерья пекаря Крефта, снял с некой Эммы Герман обвинение в лжесвидетельстве.

Фигура Пилецкой исчезла из окна. Ганс Касторп раздраженно отложил газету. «Неужели это все?» — с горечью подумал он, имея в виду, разумеется, не содержание «Анцайгера», а свое присутствие здесь, на пляже, перед пансионом «Мирамар». Еще несколько дней назад он строил во множестве планы — правда, весьма неопределенные, но само их наличие, казалось, гарантировало, что после приезда польки он сделает какие-то, возможно даже рискованные шаги, дабы приблизиться к этой прекрасной и загадочной женщине. А сейчас в голове царила полнейшая пустота, и он не придумал ничего лучшего, чем ждать, пока Пилецкая выйдет на прогулку или в купальню. Можно, конечно, за ней следить, но что ему это даст? Если б он догадался вложить в посылку записку, где нагло — а почему бы и нет, черт подери! — назначил незнакомке свидание… Что-нибудь типа: «Если Вам захочется поговорить об этом романе, который я нашел год назад в гостинице „Вермингхофф“ и который и на меня произвел огромное впечатление, напишите мне по такому-то адресу; я готов выполнить любое Ваше пожелание. Как студент, как человек, выросший в добропорядочной семье, заверяю Вас, что мои намерения совершенно чисты, просто с тех пор как я один раз, в прошлом году, Вас увидел, я даже вообразить не могу, что когда-нибудь покину этот город, так и не обменявшись с Вами хотя бы парой слов». Однако, поскольку он этого не сделал, поскольку не отважился и на какой-либо иной подобный шаг, на что, в конце концов, он мог рассчитывать? Что дождется приезда ее любовника и, незаметно за ними следя, узнает некую тайну — банальную и очевидную — о двух людях, которые встречаются за пределами своей страны, на курорте, чтобы никто не мог помешать им наслаждаться любовью? Ну и что ему в результате достанется? Какое-нибудь русское или польское слово, внезапно проскочившее в беседе на французском языке? Картина двух сплетенных на прогулке рук? Или поцелуев в сумерках на аллее? «Нет, нет, — продолжал лихорадочно раздумывать он, — я должен что-то предпринять, сделать этот первый шаг, подать ей четкий сигнал, на который она в худшем случае не ответит, и тогда я уеду, что ж, я ведь просто провожу здесь каникулы, так чего же я опасаюсь?»