Скелеты в шкафу истории - Анатолий Вассерман Страница 38

Потребители нашего хлеба были и на юге. Но там хватало конкурентов: скажем, нищая Италия охотнее возила зерно из соседней Франции. А главное – турок мы научились бить уже к концу правления Петра I Алексеевича Романова(1672–1725). С тех пор южный театр военных действий не требовал особо пристального надзора высшей государственной власти: зачистка черноморского побережья от турок и покорение крымских татар хотя и заняли более полувека, но проходили в рутинном режиме. Даже в Крымской войне два наших полка легко сокрушили отборных французских гвардейцев – зуавов – благодаря тому, что по одежде в арабском стиле приняли их за турок.

На севере же мы с 1590-го по 1809-й почти непрерывно бились со Швецией. Северный сосед (так назвал страну Нострадамус (1503–1566) в шифрованных заметках по политике эпохи религиозных войн, когда он работал) не всегда был мирным и нейтральным. В Германии протестантскими стали те земли, где в Тридцатилетнюю (1618–1648) войну побывали шведские войска – остальные княжества остались католическими. Успокоились шведы, когда мы отвоевали у них Финляндию (для удобства управления Александр I Павлович Романов (1777–1825) сразу присоединил к ней Выборгский регион, и после того, как Владимир Ильич Ульянов (1870–1924) дал финнам независимость, Джугашвили пришлось отбирать императорский подарок обратно) и по льду Ботнического залива атаковали Стокгольм. До того даже тривиальная проводка морских торговых караванов в мирное время могла обернуться полноценным сражением.

Располагали шведы не только умелой армией, но и мощным флотом. Это придало войне динамику, недостижимую на чисто сухопутном фронте причерноморских степей. Для принятия стратегических решений нам зачастую оставались даже не дни, а считаные часы.

К концу эпохи русско-шведских войн – в 1792-м – Клод Шапп (1763–1805) при поддержке своего брата Игнатия (1760–1823) разработал оптический телеграф. Если бы конструкция появилась веком ранее (что вполне возможно, ибо все необходимые принципы и узлы известны ещё с античности), управлять столь динамичным балтийским театром военных действий можно было бы из Москвы. Но Петру Великому не были доступны более быстрые, чем конный гонец, средства связи. Пришлось переезжать к центру событий.

Вдобавок на Балтике не так уж много мест, удобных для кораблестроения. Ригу, отвоёванную у шведов по ходу Северной войны, куда труднее защитить от вражеских рейдов, чем Петербург, прикрытый с моря системой островов (на крупнейшем из них – Котлине – воздвигнута мощнейшая морская крепость Кронштадт). Создание же флота – дело весьма затратное, а потому требующее непрерывного надзора высшей государственной власти.

Важность Северной столицы доказана, в частности, через 5 лет после смерти Великого. Его внук Пётр II Алексеевич Романов (1715–1730, правил с 1727-го) вместе с двором вернулся в Москву. Но сразу после смерти малолетнего императора центр империи вновь оказался на берегах Невы. И оставался там до тех пор, пока большевики не вырвали страну из системы международной торговли.

Творение Северной Пальмиры иной раз именуют капризом первого нашего императора. Да ещё поминают ему десятки тысяч погибших от тягот строительства на болотах. Увы, на войне как на войне: эти жертвы ничтожно малы по сравнению с потерями страны в случае поражения от шведов. А без балтийского центра управления поражение было практически неизбежно: при тогдашних средствах связи не выстраивалась из Москвы ни координация, ни логистика.

Выигрывает логистика и нынешние войны. В том числе бескровные.

В числе ключевых элементов японского экономического чуда 1960-х – система снабжения «канбан» (в переводе – точно вовремя). Поставщики крупных сборочных заводов обязались присылать все компоненты по строго согласованному графику. Капитал уже не омертвлялся в складских запасах. Его оборот резко ускорился. Соответственно возросла рентабельность японской промышленности. Вскоре японцы смогли скупать западные предприятия, создавать по всему миру филиалы собственных заводов… Япония отыгралась за своё поражение во Второй мировой.

Кстати, ход тихоокеанской кампании тоже в значительной степени определила логистика. Островки в Великом Океане столь редки, что возить военные грузы приходилось в основном на эсминцах – самых быстроходных кораблях со сколько-нибудь заметной грузоподъёмностью. Американцы решили не ползти от острова к острову последовательно (как шло японское наступление), а прорываться на такое расстояние от уже освоенных баз, какое эсминцы могут пройти за ночь: днём противостоять самолётам могла только крупная эскадра. Островок, находящийся вроде бы в глубоком тылу, чаще всего был слабо подготовлен к обороне, и штурмовать его обычно оказывалось легче. Организовав на нём свою базу, американцы отрезали обойдённые острова от снабжения – и те вскоре становились сравнительно лёгкой добычей.

Против японского канбан тоже нашлось американское логистическое оружие. Соблюдать график с той же точностью, что и на маленьких Японских островах, не позволяли американские просторы. Зато массовая компьютеризация производства позволила точнее учитывать сбои снабжения, корректировать работу. Вдобавок стало возможно собирать на одном конвейере сразу несколько модификаций одного изделия, подавая в нужное время к нужному месту соответствующие детали: на японскую дешевизну американцы ответили крупносерийной технологией исполнения индивидуальных заказов.

Премьер-министр герцогства Саксен-Ваймар Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749–1832) устами дьявола среднего ранга Мефистофеля сказал:

Разбой, торговля и война —

Не всё ль равно? Их цель одна!

Конечно, экономика пиратских баз вроде легендарной Тортуги, дудаевской Чечни, нынешних мелких островков Малайского архипелага не вполне соответствует канонам крупных коммерческих структур. Но военная логистика несомненно состоит в ближайшем родстве с производственной.

Возвращаясь же к альтернативистике, приходится отметить: зачастую требуется немалое усилие, чтобы даже задним числом выявить причины событий. А уж аналитики, способные вычислить их заблаговременно, и тем более ЛПР (лица, принимающие решение), умеющие хотя бы на интуитивном уровне оценить степень полноты учёта неочевидных факторов, столь редки, что их участие в управлении приходится признать несомненной удачей.

Воздадим же хвалу Петру за невскую жемчужину. Поблагодарим Паулюса за строгое следование штабному канону (без чего ход Сталинградской битвы мог для нас заметно запутаться). И будем надеяться, что впредь не забредём в тупики столь дальние, что для выхода из них понадобилось бы нечто не менее фантастичное, нежели Мир Царя Михаила.

[73]

Из всех проклятых вопросов России этот – любимейший. Хотя ответ на него вряд ли приносит реальную пользу. В этом смысле куда важнее другой проклятый вопрос: «Что делать?»

Но если даже действительно выяснишь, что делать – делать всё равно придётся самому. А это тяжело, скучно и противно. Решать, кто виноват, и обращать на очередного виновника своих бед гнев столь же праведный, сколь и бесполезный, не в пример приятнее. Так что любовь к главному проклятому вопросу вряд ли когда-нибудь изгладится из наших сердец.