Убитых ноль. Муж и жена - Режис де Са Морейра Страница 38

Вы опять меняетесь ролями.

Жена возвращается на кухню мыть посуду, ты ей завидуешь, скучаешь по посуде, по кухне, по вашей квартире.

Хорошо бы в одиночестве склониться над раковиной и вымыть тарелку.

Передохнуть.

Протереть ее как следует.

Вдохнуть.

Почувствовать себя этой тарелкой.

Выдохнуть.

Тарелкой, которую трут.

Нет, увольте.

Пора на работу.

Сидишь у жены в кабинете, теребишь ее короткие волосы, увлеченно читаешь рукопись будущей, как ты полагаешь, мадемуазель-бестселлер.

К телефону не подходишь, твой кофе остыл, ты едва к нему притронулся, даже забыл покурить. Подружка секретарши схватила тебя и увела за собой, ты поддался, на сей раз даже не сопротивлялся, она не отпускает тебя, ты — ее, все померкло, кроме слов, фраз и страниц, которые ты переворачиваешь с бьющимся сердцем.

Читаешь с упоением и даже не замечаешь, что между ног что-то течет, просто не обращаешь на это внимания, пока случайно не опускаешь глаза и видишь кровь.

Вскрикиваешь.

Ты не дурак, прекрасно понимаешь, в чем дело, и все же вскрикнул ведь.

Твоя секретарша заглядывает в кабинет, прячешь ноги под стол и говоришь ей, что ничего не случилось, все в порядке, а вскрикнул потому, что убийца из триллера привел тебя в ужас.

Она улыбается, триллер уже прочла, желает приятного чтения и предупреждает, что в конце, ну просто улет!

И ты вдруг понимаешь, что роман, кровь, убийца, секретарша, твой испуг — все ничто по сравнению с одним этим словом «улет», и ты радуешься ему искренне, как ребенок, и конечно же, сам ты уже никакой не писатель.

Но кровь все течет и течет, встаешь, неловко утираешься бумажной салфеткой, которую подали с кофе, что делать, не знаешь, снова садишься, впадаешь в панику, обхватываешь голову руками и заливаешься слезами.

Проливаешь слезы над триллером, кровь все идет.

Не выдерживаешь.

Приходится поступиться мужской гордостью: звонишь жене — больше некому.

Стараешься говорить спокойно, но жена все равно чувствует, как ты взволнован, отвечает доброжелательно, утешает, говорит, что все будет в порядке, и не стоит паниковать, у нее в кабинете есть все необходимое, коробка с тампонами в третьем ящике, объясняет, как ими пользоваться, не раздражается, разговаривает так ласково, насколько позволяет твой голос, и уверенно — ты и не знал, что она так может.

Ладно, как-нибудь справишься.

Жена советует переодеться — на такой случай у нее всегда есть, во что: в большом бумажном пакете за принтером. И все твердит, что у тебя получится, чтобы ты не волновался, что это все ерунда. Слушаешь, как она вновь и вновь утешает тебя, и это производит на тебя еще большее впечатление, чем твои первые месячные.

Кладешь трубку, следуешь указаниям жены, ее слова не выходят из головы, снова садишься за стол и плачешь, теперь совсем тихонько, как маленький мальчик в теле у взрослой женщины.

Потом утираешь слезы, разжившись тампоном, чистыми трусами и красивыми брюками, снова тянешься к будущему бестселлеру.

Этой мадемуазель все равно: мужчина ты или женщина, парень или девушка, маленький или взрослый, она хватает тебя и ведет за собой.

Сидишь с кошкой, смотришь телевизор, жена возвращает тебе рукопись подружки своей секретарши и говорит, видно, давно ты книг не читал, потому что в этой решительно не видит ничего выдающегося.

Смотришь на нее, она — в телевизор, интересуешься, кем она, собственно, себя возомнила.

Отвечает, что себе цену знает, и уж не собираешься ли ты учить ее, как ей работать.

Снова смотришь в телевизор, бросаешь, что нет, не собираешься: болтать по телефону и шляться по ресторанам она может и без твоей помощи.

Жена подходит к телевизору, переключает канал, кошка спрыгивает к ней с дивана, трется об ее ноги.

Заводишься и добавляешь, что если бы роман накропал тот придурок, то, уж будьте уверены, она бы сказала — это новое слово в литературе.

Жена выключает телевизор и заявляет, что у этого якобы придурка помимо нее сотни тысяч читателей, так может, ты ее еще читать учить будешь.

Отвечаешь: пожалуй, стоит, ведь писать ее все равно не научишь.

Да уж таких учителей, как ты, днем с огнем не сыщешь.

Отучишь писать раз и навсегда.

Говоришь, что она тебя достала.

Отвечает: ты ее тоже, болван ты эдакий.

Посылаешь ее подальше.

Ага, говорит, с удовольствием, главное, чтобы тебя рядом не было.

Что ж, говоришь, понятно, куда ей с такой жирной жопой.

Отпихивает кошку ногой, бежит в ванную, закрывается там.

Встаешь, включаешь телевизор и снова разваливаешься на диване.

Уже пять минут психотерапевт жены смотрит на тебя в полном молчании, и тебе это даже нравится.

Сидишь в большом синем кресле, только что все ему выложил, ждешь, как будет реагировать.

Переводишь взгляд на подлокотник его кресла, точь-в-точь такого, как у тебя, потом устремляешь взгляд к окну, перехватываешь солнечный луч, скользишь по комнате с пустыми, голубыми стенами и снова смотришь на психотерапевта, а он — на тебя, он тебе внушает доверие, как и кресло, и окно, и стены.

Неожиданно спрашивает, а в остальном у тебя все в порядке.

Смотришь на него в изумлении.

Не раздумываешь.

Отвечаешь, все в порядке.

Психотерапевт расплывается в улыбке.

И говорит, что тогда все хорошо.

Потому что это — важней всего.

Понимаешь, ведь кроме твоей кошки никто не подозревает, что ты — это твоя жена, а жена — это ты.

Тебе самому это порой кажется таким странным, что ты совершенно не понимаешь, как другие могут на это купиться, но, похоже, люди стопроцентно доверяют внешности.

Ты тоже никогда не задумывался, покупая каждое утро хлеб у булочницы с пышной грудью, не прячет ли она в себе кого-нибудь, или с кем ты на самом деле здороваешься, когда встречаешь соседа.

А вот теперь тебя стало все это интересовать.

Ездишь в метро, скрываясь в теле жены, и наблюдаешь за окружающими. Смотришь, как люди себя ведут, как дышат, главное — изучаешь их лица, как они выглядят, когда не подозревают, что за ними подсматривают, подкарауливаешь их, потом закрываешь глаза, пытаешься представить их собой, тебе кажется, что все они — не они, все притворяются. Прячутся. В себе или в ком-то другом, это уже неважно. Все, как один. Неожиданно проникаешься к ним симпатией. Если люди — не те, за кого себя выдают, то чего тебе-то уж так нервничать. Они даже вызывают у тебя интерес.