Ступающая по воздуху - Роберт Шнайдер Страница 38

~~~

Глаза. Эти глаза. Чудо, а не глаза. Как целый воз счастья. А покойно так, как бывает только в здоровом, полном хлеву. Когда вся скотина спит и лишь мерно посапывает.

Георг Молль, мечтательно млея, стоял под белым неоновым небосклоном своего коровника, положив подбородок на перекрестье ладоней, упиравшихся в рукоятку вил. Он сделал глубокий вдох, ибо этот теплый парной дух был для него слаще всех ароматов на свете. У каждой из двенадцати коров было имя, и над каждой кормушкой висела маленькая шиферная табличка с указанием даты рождения, имени и дня осеменения. Он различал все двенадцать аж по выражению морд. Как-то побились об заклад с братом Ульрихом: кто сумеет опознать больше коров только по запаху от шкуры? Ульрих имел жалкий вид. А далее — ресторан, куда обычно путного человека и дюжиной волов не затащишь, потому что крестьянин ест дома. На Филиппусштрассе пировали четыре часа, у индуса, а под конец велели завернуть в фольгу клеклые лепешки с остатками риса и мяса и забыли дать чаевые. Индус вежливо поклонился, и тут надо добавить, что вошедшее в поговорку терпение не покидало его и в Якобсроте. Через три года тоскливой пустоты зал ресторана «Махараджа» начал исподволь наполняться клиентами.

Искусство заключается в смиренном ожидании. А может, это Отелло Гуэрри ободрил индуса или кто-нибудь из греков и китайцев. А у жителя долины, если он замечает, что иностранец способен молчать еще упорнее, чем он сам, сердце тает как масло, и он чувствует непреодолимую симпатию. В такие мгновения он с удовольствием думает о том, что между ним и индусом на самом-то деле никакой разницы вообще не имеется. А жене своей говорит: Все люди одинаковы, даже если они индусы.

Георг снова взялся за вилы и подбросил под брюхо скотине соломенной подстилки на ночь. Его круглое лицо с пышной черной бородой, правда уже закуржавевшей, вновь принимает мечтательное выражение. Он прервал работу. Его карие глаза потемнели от тоски. Он должен еще раз увидеть этого человека. Хотя бы раз увидеть эту девушку. Эти глаза, нежные, как молочная пена в подойнике.

То, что до поры могло быть представлено для реконструкции загадочного преступления, жертвой которого стала Мауди Латур, было представлено, а именно — пшик. Девочка престранным образом отмалчивалась. Она выслушивала вопросы, но не отвечала на них. Причем с крайним упорством. Когда, бесясь от собственной беспомощности, следователь начал угрожать ей, она осадила его таким гневным взглядом, что он прекратил задавать вопросы.

Однако километрах в четырех от того места, где нашли Мауди, криминальная полиция обнаружила «серебряные» бальные туфли, изорванное платье из зеленого бархата и кое-что из нижнего белья. И это все. В тот же день была оцеплена территория от берега, где схоронилась девочка, до места предполагаемого покушения. Но многочисленные колеи, оставленные на раскисшей земле тракторами, прицепами и другими транспортными средствами, смазывали всю картину. Раньше тут побывали лесосплавщики, и следам не было числа.

Во всяком случае, ясно одно: тяжелораненая, девочка, превозмогая боль, буквально протащила себя 4–5 км. В окончательном медицинском заключении говорилось о спиральном переломе левой берцовой кости, что позволяет утверждать, что раздробление вызвано не ударом упавшего ствола, но усилием человеческой руки. Далее перечислялись переломы ключицы, трех средних фаланг пальцев на правой руке, сжатия, кожные ссадины и обширные гематомы в области спины. После чего обнаружили «укушенную рану» на правом плече. Для исследования этой раны из Инсбрука специально приехал высокий, печального вида человек: лысый, как колено, мужчина, у которого даже бровей не было. Судебно-медицинский эксперт осмотрел рану и сфотографировал ее в нескольких ракурсах. Вне всяких сомнений, она возникла как следствие человеческого укуса. Но угрюмый человек выяснил кое-что еще.

Характер укуса позволяет говорить о так называемом патологическом прикусе вследствие бокового смещения нижней челюсти. В любом случае верхняя должна быть слишком узкой в силу недоразвитости. Специалист сказал, что может утверждать это с полной уверенностью. Анализ тканей показал, что зубы преступника (речь неизменно шла о мужчине, действовавшем в одиночку) были с пломбами. Эта информация давала основание сузить возрастные границы. Но кто в Якобсроте избежал зубного пломбирования?

Мауди спала два дня подряд, ни разу не проснувшись, — под действием анестезии, так как для вправления костей потребовался общий наркоз. После пробуждения началась сущая суматоха. Входили и выходили какие-то люди. Над ней то и дело склонялись новые лица. Озабоченные взгляды и гримасы наигранной веселости. Специалисты влетали наперегонки, и одного новенького она узнавала по напевному «Ну во-от, Мауди» в качестве приветствия.

Самые дорогие бывали постоянно. Амрай в первые ночи вообще не отходила от нее и много плакала. Мысль о том, что в предполагаемую ночь злодеяния она и Марго были почти рядом с ребенком, на рейнской дамбе, терзали чувством беспомощности и горечи, застывшим в глазах и уголках рта. Класс 5-й «в» собрался в полном составе. Однорукий Стив поклялся отомстить за Мауди, он готов искать убийцу в тростнике, пока не накроет гада.

— Баул ты набитый! — отозвался на это Рюди. — Думаешь, он сидит в тростнике и тебя дожидается? Тут надо действовать организованно.

Он еще интимнее сжал ладонь красивой Эстер, могло даже показаться, что они срослись руками.

— Тебя, наверно, вставят в передачу «В ожидании развязки». Опять сиди у телевизора — и в туалет не выскочить, — выпалила Юли.

Все, как один, смолкли: надо же, как может заинтриговать телевидение расследуемой попыткой убийства.

Упомянутая ежемесячная передача — своего рода розыскное мероприятие — была детской травмой телевидения тех лет. Она открывалась великолепными аккордами гимна Шарпантье «Те Deum» [21] — музыкальной маркой Евровидения. Это всегда был миг торжества голубого экрана, означавший, что на него смотрит сейчас весь немецкоязычный мир. Но он означал и больше: ведь в числе зрителей — все преступники Австрии, Швейцарии и Германии. А это оборачивалось определенной проблемой. Когда трагически серьезный Эдуард Циммерманн, которого никто не мог и заподозрить в способности улыбаться, посверкивая роговыми очками и завораживая замогильным голосом, повествовал об ограблении банка в Гисене или об убийстве проститутки в Детмольде, мертвая тишина воцарялась в Якобсроте. Мнилось, что детмольдский убийца наверняка подался в самую отдаленную провинцию Евровидения, то бишь в Рейнскую долину. Проверялись запоры оконных рам, колыхаемая вечерним ветром гардина будила самые жуткие подозрения, а ключи в дверях поворачивались до упора.

Рядом было Страшное-иго-фогтов — в палате стоял учитель Даут с такими неуверенными, ненужными руками, и Мауди заметила, что он силится удержать слезы. Классный куратор поручил — поскольку самого его задержали — передать сластей в гофрированной бумаге. А однажды после обеда к ней пожаловали даже дедушкины друзья — картежники Макс, Лео и Ганс. Правда, она лишь смутно помнила деда. А еще меньше его стародавних товарищей, верных ему до гробовой доски, всегда бывших с ним рядом и глубоко почитавших его. Посему свиданьице прошло почти беззвучно. Да и нечего было особо рассказывать.