ПЗХФЧЩ! - Всеволод Бенигсен Страница 39

Из категории мелкой и досадной неприятности Кузя плавно перешел в категорию большой и непоправимой беды. С одной стороны, жить рядом с таким стало страшновато, с другой — теперь уже не было сомнений, что он — Антихрист, и скоро, как говорил дед Митяй, всем пиздец. Кстати, дед Митяй был почти единственным в деревне, кто, завидев Кузю, не шарахался и не крестился. Более того, дружелюбно подмигивал Кузе и строил тому пальцами рожки — мол, как дела, рогатый? Кузя смеялся. А дед Митяй довольно усмехался в бороду:

— Ишь ты, тоже, видать, папашку своего любит.

Правда, на улицу Кузя теперь один не выходил. Мать не пускала. Дома было, конечно, скучно, зато никто не обзывался и не заставлял «летать». Летать Кузе не понравилось. Ссадины на ладонях быстро затянулись, а обида прошла не скоро.

Пока опакляпсинцы размышляли, что им делать, раз у Кузьки такая власть над людьми появилась, Михаил стал подумывать о переезде. Танька и так до рождения сына все время дома сидела, но там хоть подружки были, а теперь смотрят на нее косо, за спиной сплетни про Антихриста разводят, да и Кузьме скоро прохода давать не будут. Сам-то Михаил не больно страдал от односельчан. Во-первых, он и раньше только с Ленькой Филимоновым да с Киркой Образцовым дружил (теми, что в райдом мотались). Во-вторых, его лично не трогали, в гости по-прежнему звали, правда, сами в гости к Тимохину не ходили — побаивались. Но жене и сыну становилось все тяжелее. Да и в школу надо будет Кузе скоро, а в местной-то, как пить, заклюют мальца. Так что переезда было, похоже, не избежать. Теперь Михаилу приходилось часто отлучаться, мотаться на дополнительные заработки, чтобы скопить денег. Дом-то в Опакляпсино не продашь, а если и продашь, то за гроши. А новое жилье — дело дорогое. Переедешь в город — не в комнатушке же втроем ютиться.

Танька, пока муж по делам мотался, следила за хозяйством — коровой Машкой и курями. Кузя, как правило, сидел дома — либо читал, либо смотрел телевизор. Как-то раз, когда Танька возилась в курятнике, во двор зашел Ленька Филимонов.

Услышав скрип калитки, Танька выглянула.

— Тебе чего, Ленька? — удивилась она, так как к ним уже давно никто не заходил. — Если ты к Мишке, так он только послезавтра будет.

— Да? — как-то вопросительно шмыгнул носом Ленька и посмотрел куда-то вдаль.

— Да, — ответила Танька и сдула с лица прядь волос. — Или ты спросить чего хотел?

— Прям не знаю, как начать, — замялся Ленька.

Танька насторожилась.

— Ну, давай выкладывай, коли пришел.

— Я, собственно, не к Мишке. И не к тебе.

— Вот как? — опешила Танька. — А к кому же?

— Я к Кузьме.

— А Кузьма-то тебе зачем?

— Долго объяснять, — махнул рукой Ленька и скривил рот.

— А я не тороплюсь, — расставив ноги и уперевшись кулаками в бока, сказала Танька.

— Да понимаешь… Галинка-то от меня ушла.

— И правильно сделала, — хмыкнула Танька. — Ты б пил больше. И руки распускал. И без работы сидел. И деньги ее спускал. И за домом не следил.

Почувствовав, что список может продолжаться бесконечно, Ленька быстро перебил Таньку.

— Это да… Но мне ж обидно. И потом, все ж одно к одному. Со склада-то меня выгнали.

— Нечего было запчасти воровать, — сухо сказала Танька.

— Это да, — снова согласился Ленька. — Но мне ж обидно. Запчасти-то я воровал, чтоб Галинке шмотки красивые купить. И потом, мне тетка из Воронежа деньжат подбрасывала, а тут померла. Вот так. Короче, хочешь режь меня, хочешь ешь меня, а дошел я, блин, до края.

— Ну и при чем тут Кузя?

— Хочу ему продать душу. Больше-то некому.

— Какую еще душу? — нахмурилась Танька.

— Ну какую, какую… такую, — смутился Ленька, который не знал никаких синонимов к слову «душа». — Хочу, так сказать, на службу к Сатане податься. Как там это называется… в слуги дьявола, что ли?

— Ты выпил, что ли? — побагровела от злости Танька.

— Да нет, — испугался Ленька. — Совсем не пил. Хочешь, дыхну. Мне б на пару минут с Кузей переговорить и все. Дело-то быстрое. Не машину ж продаю.

— А ну топай отсюда, — сделала угрожающий шаг по направлению к гостю Танька. — А то я Михаилу расскажу, он тебе башку отстрелит.

— Ладно, ладно, — поднял руки вверх Ленька, как бы сдаваясь, и стал отступать к калитке. — На нет и суда нет.

Едва он скрылся за забором, Танька, чертыхаясь, полезла обратно в курятник. Однако Ленька и не думал исчезать. Сообразив, что скрип калитки выполняет в некотором роде функцию колокольчика, как в магазине, он, тихо матерясь, стал карабкаться через забор. Перелезая на ту сторону, сорвался и плюхнулся на землю. Но, поднявшись на ноги, отряхнулся как ни в чем не бывало и стал красться к дому. Несколько раз замирал, слыша кудахтанье из курятника, но к цели своей шел упорно. Наконец, выбрал подходящий момент и юркнул в приоткрытую дверь дома. Кузя сидел на диване и смотрел телевизор. По телевизору кого-то убивали. Тот, кого убивали, издавал душераздирающие крики, хрипел и бился в конвульсиях.

«Ага, — подумал Ленька. — Вот такое кино мы смотрим».

Он посчитал это добрым знаком и поздоровался. Кузя оторвался от телевизора и удивленно посмотрел на вошедшего — чужих в доме он никогда не видел.

— Ты кто? — спросил он Леньку.

Ленька поскреб небритую щеку, потом крякнул и упал на колени.

— Я твой раб, Сатана! Прими меня в свои ряды. Буду служить верой и правдой. Душу свою готов тебе отдать… продать в смысле. Прошу, помоги, наставь на путь истинный… в смысле не истинный… в смысле истинный для тебя, а для Бога — не истинный…

Тут Ленька запутался.

— В общем, направь туда, куда считаешь нужным. Только помоги.

Потом подумал и добавил:

— Хорошо бы деньгами. И вообще отведи от меня всякие беды и напасти. А я со своей стороны обязуюсь… обещаю…

Тут Ленька снова запнулся, так как не очень понимал, что он может обещать. С Богом было как-то проще — обещаю молиться, например, или обещаю в церковь ходить, соблюдать заповеди, баб чужих не трогать, водку не пить. Здесь же надо было обещать, видимо, то же самое, только наоборот, то есть вести беспутный образ жизни, пьянствовать и бездельничать, но язык как-то не поворачивался такое обещать, тем более Ленька и без обещаний так жил.

— В общем, что надо, то и обещаю, — выкрутился он из щекотливого положения.

Кузя засмеялся — уж больно смешной был этот дядька на полу. Ленька расценил этот смех как знак высшего расположения, подполз к дивану вплотную и зашептал, глядя Кузе прямо в его большие карие глаза:

— Ты не думай… я давно созрел… моя душа очень даже для тебя пригодная… Жену-то мою первую… это ж я ее ухайдокал… Бил по пьяни, а она упала и об телевизор затылком… Вот так. Но это между нами. Все-то думают, что она сама. А Галинке изменял. В райцентре с продавщицей одной… Ну, пока деньги были. Потом деньги кончились, и продавщица смылась. Продажная оказалась. А Супину я денег должен пять тысяч… но отдавать мне нечем… а сейчас Галинка ушла и что мне делать? Я ж даже за свет заплатить не смогу… И еще пью много…