Окна во двор - Денис Драгунский Страница 39

Нажал «отправить». Потом встал, достал из сейфа здоровенный «Магнум», прицелился себе в левый глаз. Глядя в черное жерло 44-го калибра, подумал, что башку разнесет и надо бы в сердце, чтоб в гробу лежать красиво, но вдруг захохотал:

— Да насрать! — и нажал на спусковой крючок.

К одной моей знакомой, немолодой даме, подошла совсем уж пожилая женщина и сказала:

— Я вам желаю добра, и поэтому вы должны знать правду. Вы готовы?

— Да, конечно, — сказала моя знакомая.

Доброжелательница понизила голос:

— Ваш отец жил одновременно с шестью женщинами!

Моя знакомая ответила:

— Значит, женщины любили моего отца. По-моему, это прекрасно.

— Он бессовестно изменял вашей матери, вы понимаете?

— Я все понимаю. Но он очень любил красивых женщин, я не могу его осудить.

— Ха-ха-ха! — воскликнула доброжелательница. — Они были некрасивые!

— Все шесть?

— Все до одной! Коротышки! Толстые! Кривоногие!

— Значит, мой отец был очень добрым человеком. Это еще прекраснее.

Конечно, она могла сказать: «Мадам, то есть бабушка, а вы, наверное, хотели быть седьмой?»

Она так подумала. Но не сказала.

Потому что она тоже была доброй — как ее папа.

Стулин и Лоскутов очень любили виски. Этак взойти по вискарику.

И друг друга они тоже любили — нет, не подумайте чего-нибудь этакого, у них были жены и дети. В смысле, у каждого своя. То есть свои. У Стулина была Татьяна Михайловна, и две девочки, Лара и Лиза, а у Лоскутова — Роза Эриховна, мальчик Максим, девочка Эльза и еще одна — Раушан, в честь Розыэриховной мамы, потому что она была казашка, а папа — немец. Папа жены Лоскутова, да.

Но это неважно. Они просто были старые друзья, работали в одной фирме и очень часто встречались. И семьями, и вдвоем — особенно летом, когда жены и дети отправлялись на дачу или отдыхать по путевке, а Стулин и Лоскутов оставались на работе.

Тут они хорошо так вдаряли по вискарику. Бутылку ноль-семь на двоих за вечер.

Хотя это было дороговато, конечно.

Но здоровье дороже.

Вот.

Один раз их послали в командировку. Куда-то в Европу, точно не помню. Вдвоем! На два дня! Они летели в самолете и предвкушали, как уже этим вечером взойдут по вискарику. Тем более что правильную закуску они везли с собой: сухофрукты и орехи.

Они очень волновались, что прилетят поздно и там будут закрыты магазины. А в ресторане — слишком дорого. Тем более что им надо было не по сорок грамм, как наливают в ресторанах, на донышко, только понюхать — а на полном серьезе. Бутылка на двоих, я же говорил. Не ароматом наслаждаться, а именно что вдарить.

Хотя аромат тоже важен. Иначе бы они пили водку, и все дела.

Значит, они волновались о времени и о цене, но вдруг вспомнили про «дьюти фри», про круглосуточную дешевую торговлю в зоне прилета. Ура!

Поскольку они прилетели на две ночи, им нужно было купить две бутылки. На сегодня и на завтра. Сказано — сделано. Они купили две одинаковых бутылки — какой-то замечательный «сингл малт» двенадцатилетней выдержки с огромной добавочной скидкой, “35 % off!”. Просто даром.

Две бутылки они купили — платил каждый за себя, — а потом Стулин взял пакет с обеими бутылками в одну руку, портфель в другую и двинулся к зеленому коридору, а Лоскутов завозился — в соседнем киоске приглянулись ему духи для жены, тоже с хорошей скидкой. Но он их понюхал и все-таки решил не брать, и помчался догонять Стулина.

И видит: стоит Стулин, а перед ним на полу разбитая бутылка. Ее уже шваброй заметает уборщик. А вторую бутылку он засовывает в портфель. И говорит Лоскутову:

— Вот ведь черт! Пакет драный оказался. Твоя бутылка разбилась.

— Как это — моя? — не понял Лоскутов. — Они же одинаковые!

— Ну да, — сказал Стулин. — Но одну купил я, а другую — ты.

— Верно, — кивнул Лоскутов. — А ты уверен, что разбилась моя, а не твоя?

— Сто процентов, — сказал Стулин. — На твоей была этикетка сморщенная. Ты даже продавцу что-то такое сказал, а он сказал, что это последняя. Помнишь?

— Не помню, — сказал Лоскутов.

— А я точно помню, — сказал Стулин.

Они прошли от зоны прилета к поезду, который шел в город.

— И что теперь? — спросил Лоскутов.

— Приедем, заселимся, — весело сказал Стулин, — и взойдем по вискарику! Ух, хороша! — сказал он и потряс портфелем. Там забулькало. — Ыххх!

— А завтра купим вторую?

— Почему «купим»? — поднял брови Стулин. — Сегодня мы выпьем мою бутылку. А поскольку твоя разбилась…

— То есть чтоб я покупал еще одну?!

— А как же иначе? Твоя же разбилась, к сожалению.

Лоскутов замолчал и молчал долго-долго. Но в поезде, когда уже подъезжали, вдруг громко сказал, чуть не крикнул:

— Ага! Вот оно что! Моя бутылка разбилась, да? А кто ее разбил? Кто разбил мою бутылку, спрашивается? Может быть, я? Ты и разбил!

— Там был пакет драный, — смутился Стулин.

— Неважно! Ты взял у меня мою бутылку, — чеканил Лоскутов. — И разбил. Значит, должен возместить. Отдать мне свою. Мы ее сегодня выпьем, а завтра…

— Чтоб я покупал еще одну бутылку?!

— А как же иначе?

Когда через восемь лет Лоскутов узнал, что его сын Максим серьезно влюбился в свою однокурсницу Лизу Стулину, он сказал ему:

— Через мой труп.

Страннейший сон.

Приснилось мне, что я пришел в гости к своему старинному другу (реальному человеку), с которым я не виделся и даже по телефону толком не разговаривал уже лет двадцать самое маленькое. Что тоже правда.

Вот.

Когда долго с человеком не видишься, трудно бывает прервать паузу. Каждый день по телефону можно часами трепаться, а если раз в год, то непонятно, о чем говорить. А тут двадцать лет, страшное дело.

Но я все же решился. Позвонил ему. Он очень обрадовался, по голосу судя. Но при этом, будучи человеком воспитанным, говорил со мной как ни в чем не бывало. Как будто последний раз вчера общались.

Я говорю: