Ключи от лифта - Мила Иванцова Страница 39

События, которые случились во время его загородного уик-энда в приятном обществе, не могли быть ни спланированными, ни предсказуемыми, ни даже вероятными, потому что ЭТОГО не могло случиться НИКОГДА.

Мысли его кружили вокруг одного:

«Если бы речь шла о банальной краже со взломом – это еще как-то можно было бы объяснить по закону больших чисел – каждый день в мегаполисе кто-то становится жертвой воров… Но обобрать именно меня и поставить в позу для такого унизительного изнасилования! Блин! И мало того, что не могу бороться за свое и отомстить за наглость, так еще и этим козлам пришлось завезти ящик коньяка и накинуть бабок на закуску, чтоб замять дело и забрать назад свою коллекцию! Правда, уроды все равно одну бутылку таки сперли. Быдло! Выбухали коллекционное виски за полторы штуки баксов, как бутыль самогона, а объяснили, что разбилась… И что ты им скажешь?! Уже не вернуть. Счастье еще, что остальное отдали. Может, надо было хотя бы пойти посмотреть на этого выродка, который так тупо попался в лифте? Ну, хоть этот в штаны наложил, скотина! Представил себя на зоне! Может, это ее любовник? Идиотка! Ничего себе метаморфозы – из жены крутого иностранца превратиться в Соньку Золотую Ручку! Исто-о-о-рия…»

Хозяин квартиры, которого в определенных кругах называли Сержем, хотя по паспорту он был Сергеем Захаровичем, выполнил все формальности в отделении милиции и даже немного профинансировал быстрое закрытие дела. И при этом он еще промолчал, что из незаметного выдвижного ящичка внутри серванта-сейфа исчезла тысяча долларов. Что уж теперь? Бессмысленно вспоминать об этом, когда в описи изъятого были указаны только чемодан, семь бутылок алкогольного напитка импортного (список названий и объемов), два полотенца махровых импортных 50×100 см и рисунок акварельный на ватмане формата А3 в деревянной рамке.

О деньгах речи не было. Кто знает – сперли их руки того урки или самих представителей органов правопорядка? Да и дело согласились замять лишь потому, что «особенной ценности украденное не представляло», что хозяин и подтвердил. Иначе пришлось бы делать экспертизу, которая бы доказала солидную стоимость каждой бутылки из коллекции, и тогда уж никакое заявление об отсутствии претензий не сработало бы. Конечно, претензии у Сергея Захаровича были, но углубляться в отношения с представителями МВД ему было абсолютно невыгодно…

– Знала, сссука! Все просчитала… Убил бы! – просвистел он сквозь зубы и остановил машину возле своего дома. – И как теперь можно чувствовать себя в безопасности? И на кой черт я плачу за охранную сигнализацию? Вот я с ними еще разберусь! Говорили ребята – собаку нужно завести. Такую, чтоб неповадно было… Да кто ж ею будет заниматься?

С этими словами он вышел из машины, обошел ее, открыл дверцу и, прежде чем вынуть чемодан, оглянулся на все стороны.

Лиза еще несколько дней изображала перед мужем, что нездорова. Оля заботилась о ней, особенно выказывая свое старание в присутствии хозяина. Она успевала все – и убрать в доме, и приготовить какую-то еду, и выбежать во двор полюбоваться растениями, и даже, как могла, разговаривала с Брасом, выцыганивая у него самые красивые цветы для домашних букетов, чтобы потешить Лизу. Оля порхала, словно на крыльях, и самым страшным для нее была мысль, что в любую минуту ее могут вернуть в тот дом, порог которого она зареклась переступать при любых обстоятельствах.

Так когда-то она вышла из родительского дома и только раз вернулась туда по дороге с кладбища. Что бы с ней теперь было, если бы не решилась тогда просить убежища у Роксаны? Неизвестно, было ли бы хуже, чем теперь, но – как уж есть. Наверное, такая у нее судьба. Но выбор в критические моменты жизни она делала сама, потому что нутром ощущала миг, когда нужно что-то менять. А на кого еще ей было надеяться? Вот и теперь, когда допекла ее жизнь, дождалась нужного момента, щелкнуло где-то внутри – «стучи, и отворится!»

Почему она выбрала Лизу? Может, еще в ту первую встречу в машине, когда везли ее молча на новое место «работы и проживания», против всех предубеждений, жена хозяина показалась ей искренней и человечной. Есть вещи, которые нельзя объяснить словами. Почувствовалось. Прочиталось намученной Олькиной душой что-то настоящее и человеческое в той женщине.

А потом слышала сплетни между девушками в борделе о молодой жене. Одни говорили, что слишком гордая, голову держит горделиво, другие – наоборот: что слишком наивная, не видит, что ее муж спит, с кем хочет, не очень-то и таясь, третьи – что Лиза обо всем в курсе, но закрывает глаза, потому что знала, за кого шла и за что терпит. Потом начали обговаривать ее беременность, работу в баре, отношение к ней мужа – обсасывать среди прочих новостей и это. Оля слушала и будто складировала в голове информацию, но не верила, что та женщина – землячка, которая так искренне обратилась к ней в машине, когда Он строго велел ей молчать, даже намотал шарф на шею, – что та Лиза вообще многое знала о разветвленном бизнесе мужа.

Немало страшного пережила Оля в чужой стране с того момента, как взревел за забором автомобиль, на котором сбежала, продав ее в рабство, землячка Александра. И бита была, и голодом морена, и насилована. И сама дралась, сопротивлялась и даже резала себе клочками волосы чужими маникюрными ножницами, чтоб не видели в ней больше женщину, красивую экзотическую блондинку. И снова была бита еще и за это, и стрижена каким-то цирюльником едва не под мальчика, но, на диво, это ее отличие от других девушек возбуждало некоторых клиентов чуть ли не больше, чем пышные шевелюры. Не раз и сама хотела умереть, и поубивать тех нелюдей, которые зарабатывали деньги, сдавая девушек в аренду другим свиньям, которые покупали их «любовь» на несколько часов.

Но, наверное, слишком тяжело человеку себя убить. Встроен в нем какой-то механизм на выживание. Попробуй-ка утопиться просто так?! Разве что камень на шею или жернов тяжеленный, который перетянет неуемную рефлекторную страсть плоти вдохнуть еще раз, даже когда дух твой уже подорван и жить, казалось бы, нет причин.

Оля не смирилась. Она просто затихла. Улеглась ее бешеная ненависть к «хозяевам» и к «гостям», переплавилась, но искра ее тлела внутри ее существа и иногда вспыхивала на донышках стальных девичьих глаз, странно сочетаясь с улыбкой на лице. Она решила выжить любой ценой, когда увидела мертвой Дашу, ту девушку, с которой они прилетели вместе с Александрой. Как уж у той все начиналось, Олька не знала, потому что, когда они по иронии судьбы через какое-то время оказались в одном «заведении», Даша ее не узнала или не захотела узнать. Она вообще вела себя довольно странно – автоматически, безразлично выполняла, что приказывали, шла «в номера», с кем посылали, а когда ругали ее, что не весела и клиенты на это жалуются, начинала послушно улыбаться – была, как зомби.

Ее смерть потрясла всех, как гром среди ясного неба. Тихая, покорная, без бунтарских замашек, Даша ни с кем не подружилась, но и не ссорилась: она смирилась, казалось бы, с таким существованием, но… однажды ночью вдруг повесилась в туалете.

Когда утром выносили ее тело, накрытое простыней, сполз край сероватой ткани, и Оля на всю жизнь запомнила страшное посиневшее лицо девушки и высунутый, прикушенный челюстями темный язык.