Уходили из дома. Дневник хиппи - Геннадий Авраменко Страница 39

Места у громадного камня, у которого и располагался «Смачно Сплюнув», хватало всем. Спали все вперемежку, особняком никто не держался, почти коммуна. Днем шарились по городу в поисках пропитания, купались на камнях, смущая бесстыжими голыми задами обывателей, ловили рыбу. Вечером все собирались у костра, варили мидии и «молоко», играли на гитаре, пели «Выход», «Инструкцию по выживанию» и Умку. Все были равны, и даже самые пафосные московские тусовщики ничем не выделялись из общей счастливой хипповской тусовки...

Верка с Бобом со вчерашнего вечера орут друг на друга, расходиться хотят. Достали друг друга невероятно, но на Мангуп с нами собираются.

Приехали Яшка Карлсон с Алькой. Алька красивая.

Один из самых идиотских дней за все лето. Запомнится, уверен, надолго.

На Мангуп решили идти через Ай-Петринское плато, хотя никто там раньше не был и тропы не знает. При этом все сделали умные лица и с уверенностью в глазах выдвинулись в поисках тропы.

У Боба огромадный и тяжеленный рюкзак, из-за которого мы останавливались через каждые сто метров. В результате, несмотря на то что выдвинулись в десять, в полдень мы всего лишь вышли к трассе Ялта-Севастополь и уселись на остановке «Голубой залив». Дабы облегчить рюкзак, съели несколько банок консервов запасливого Боба. Одна банка называлась «Кукумария с мясом». Дрянь невероятная, а главное, никто из нас понятия не имеет, что такое «кукумария».

Вопрос о поиске тропы на плато после консервного обеда рассосался как-то сам собой, а тут и автобус на Ялту подошел. Сели мы в него и приехали... в Симеиз. На хрена мы тащились в Голубой залив, никто так и не понял. Матеря Боба, отдали кондуктору по 14 купонов с носа, до Ливадии никто слова не проронил. Там сели в автобус до водопада Учан-Су. И пошли пешком. Боб с Веркой, естественно, отставали, приходилось ждать, зависать. Долго ли, коротко ли, но к восьми мы были за семь километров до перепала. И это при том, что, по самым моим пессимистичным вчерашним прикидкам, в это время мы уже должны были жечь костры на плато Ай-Петри!

Темнеет, сосны огромные, таблички везде стоят: «Осторожно, энцефалитный клещ!» — страшно. Машин практически нет, раз в час пронесется что-нибудь, не останавливаясь, и наступает тишина. Когда внизу зашумел очередной мотор, я встал посреди дороги и растопырил руки. «Жигуль» зеленый, спасибо, что не переехал, остановился.

Спрашиваем, далеко ли еще до Ай-Петри идти.

И тут он нам, измотанным и пропотевшим, готовым разорвать любого на клочки, сообщает, что это трасса вовсе не на Бахчисарай, что этот перевал вообще другой и что никакого села Соколиное здесь никогда не было. «Жигуль» уезжает, а мы остаемся, кто в прострации, кто в истеричном хохоте. Верка разрыдалась и врезала Бобу по шее. Исследовав карту, мы пришли к выводу, что раз это не Ай-Петри, то мы случайно свернули на Роман-Кош, самую высокую гору в Крыму.

За спорами, что делать дальше — ставить палатку в лесу с клещами или идти вниз, — застопили еще одну машину. Каково же было наше изумление, когда мы узнали, что мы идем абсолютно верно! К тому же добрый самаритянин, осыпаемый нашими благодарностями, запихал нас в свой разбитый «москвичонок» с ящиками яблок и груш и повез! Проезжая Соколиное, я высунулся из окна поглазеть на родник и увидел знакомый зеленый «жигуль», у которого стоял дезинформатор и тупо, с крайне истерическим выражением лица, пялился в карту.

Открыв глаза, некоторое время не мог понять, где я. Запотевшие ветки в каплях воды, небо в тумане, и вдруг мне в лоб что-то как даст! Вскочил с криком, готовый задешево жизнь не продать, и вспомнил. Мы вчера умудрились аж до Куйбышево доехать, а там просто рухнули спать в яблоневом саду. Ночью выпала обильная роса, и мы накрылись полиэтиленом. А в лоб мне яблоком упавшим заехало. Ньютон, блин.

Повалялись в ожидании солнца, съеженные, как утренние ящерицы, покурили.

Мы с Львенком пошли в село за хлебом. Где-то в горах, видимо на полигоне, гулко стреляли, и по возвращении мы просто вынуждены были прогнать телегу о том, что началась война с Китаем. Верка поверила, принялась причитать и рассуждать о необходимости вот прям сейчас бросить все и идти воевать.

Размявшись, встали и пошли. Не на войну, конечно, а дальше, на Мангуп. Боб с Веркой нашу процессию изрядно тормозили, часто отдыхали и вечно переругивались. До озера ползли часа два, мы с Танюхой не выдержали и ломанулись вперед, оставляя Бобу на дороге метки из веток и шишек.

Дома, на Мангупе, были уже около четырех. Рома, как и следовало ожидать, оставил в гроте страшный срач. Спасибо, никто и не сомневался в его чистоплотности.

На Мангупе почти пусто. Остались только Ленка, Янка, Сова, Донна и кучка балаклавских панков. И этот дебил, который: «О! А вы знаете первое олдовое стихотворение Волнистого?

Хиппи волосатые бродят по вокзалу.

Ништяки сшибают в полутемных залах.

Ништяки собрали и па флэт свалили.

Ништяки сожрали, так и дальше жили.

Панки с ирокезами бродят по вокзалу.

Ништяки сшибают в полутемных залах.

Ништяков уж нету, хиппи всё сожрали.

Панки разозлились, стены обосрали».

Ну не придурок?

Симеиз просто трясло от этого идиота. Раз по пять он подходил к каждому и говорил: «О!»

В конце концов, его там просто матюгами гонять начали, вместе с его Волнистым, дай бог ему здоровья... Со мной и Бобом едва удар не сделался, когда мы его увидели. Всерьез начали обсуждать, не скинуть ли его с Соснового, но он тут же вечером уехал. Непонимание, наверное, почувствовал.

Спал ночью великолепно, как дома. Хотя почему «как», Мангуп для меня и есть дом родной.

Сегодня день рождения у Ника Рок-н-ролла, 32 дядьке. Вот бы сюда его, а впрочем, нет, не надо, здешняя чувственная аура не примет. В отвязный Симеиз, наверное, чтоб протрясло всех как следует.

...Пару-тройку лет назад я попал на его квартирник, никогда не забуду. Флэт был большой, но не рядом, где-то на Коломенской, кажется. Типовая девятиэтажка, символическая плата за вход, толпа проверенных людей, никого случайного, исключительно знакомые лица. Флэт был подготовлен к концерту по всем правилам организации подобных мероприятий. Из большой комнаты вынесли все вещи, из непередвигаемых шкафов эвакуировали мелочевку. Свои-то люди свои, но вводить в соблазн тусовочный народ открыто лежащими ценными вещами не принято было никогда. Кухня традиционно превратилась в курилку и рюмочную, но ненадолго. Как только на пятачке свободного пространства у окна появился Ник Рок-н-ролл, комната полностью наполнилась людьми, дымом и запахом портвейна.

Выступал Николай Францевич люто. Уже после первой песни содрал с себя рубашку, мгновенно превратив ее в лоскуты, кинул в окно. Потом в окно полез и сам, взгромоздился на подоконник, выкрикивая свою правду, потом оказался уже за стеклом, на улице! Пятый этаж, но мы сидели как вкопанные, понимая, что это часть действа, не нам прерывать этого человека. Вернувшись в комнату, Ник спел еще несколько песен. Слушать его было удивительно. И страшно, порой смешно, жутко. Я в первом ряду, на полу, ошарашен натиском, Рок-н-ролл в дециметре, орет прямо мне в лицо, брызжет слюной. Выхватывает у кого-то вино, глотает, курит, захлебывается дымом и алкоголем, из ниоткуда выхватывает лезвие и режет себе вены. Потом другую руку, с хрустом чиркает по груди. Кровь, ужас, охи из сидящей с округленными глазами толпы. Снова окно, стекла в крови, пол в крови, о, а вот и я в крови — Коля без сил падает прямо на меня. Натужно дышит несколько секунд, встает, концерт окончен. Потрясение, которое я испытал, невозможно описать словами, даже пытаться не буду. Весь в крови Рок-н-ролла, я ошарашенный поехал тусоваться к кому-то на флэт и пару дней после этого был «героем» — чуваком, на которого упал сам Ник Рок-н-ролл...