Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - Анна Наринская Страница 39

Тут, конечно, нужно оговориться, что всем нам свойственно идеализировать и преувеличивать свои детские прозрения, но от этого я отказываться не хочу – потому что с годами оно крепло и ширилось. Я и теперь считаю, что создать аудио-, видео-, компьютерную – какую хотите – «адекватную» инсценировку «Алисы» почти невозможно. Потому что это было бы слишком страшно. Даже страшнее, чем в мало кому известной экранизации Яна Шванкмайера, которая, одна-единственная, да, похожа.

В статье «По обе стороны зеркала», сравнивающей Кэрролла и Андерсена и явно более симпатизирующей последнему, как сказочнику христианскому, Честертон называет Кэрролла поэтом «математических проекций» и «чистого нонсенса». Именно чистота, даже стерильность этого нонсенса и делает из «Алисы» такой сильный и такой пугающий текст. Сравнивать суд над Валетом, завершающий первую сказку, и «Процесс» Кафки – литературоведческая банальность. Но кошмар «Процесса» интеллектуально более комфортен – за ним стоят метафора жизни и всяческие бездны, то есть успокаивающая возможность думать. У Кэрролла же – «Сперва приговор, доказательства потом». Все. Теперь смейтесь.

Или вот это макабрическое место из диалога с Шалтаем-Болтаем: Алиса сообщает, что ей семь лет и шесть месяцев, ее собеседник сожалеет, что она «не остановилась на семи». «– Все растут! Не могу же я одна не расти! – Одна, возможно, и не можешь, но вдвоем уже гораздо проще. Позвала бы кого-нибудь на помощь – и прикончила бы все это дело к семи годам». Это не просто черный юмор, свойственный столь близким Кэрроллу по духу лимерикам. Это отчаяние, принятое как данность, привычное до такой степени, что уже смешно.

Конечно, эта мрачность не прочитывается первым, детским чтением. Хотя, думаю, ни один ребенок не назовет «Алису» книжкой «уютной». Но чем чаще возвращаешься к ней потом, тем сильнее скребет на душе Чеширский Кот – одно из самых страшных созданий в истории литературы. И что бы ни говорили в связи с кэрролловскими текстами о викторианском культе ребенка, о свойственной тому времени вере в специфическую детскую мудрость, нет, вы все же покажите мне семилетнюю девочку, которая так бестрепетно отреагирует на появление говорящей «улыбки без кота». Единорог не зря называет Алису «сказочным чудовищем». И дело здесь не в простом перевертыше: она для него – то же, что он для нее. А в том, что это – для него, для нее и вообще – очень страшная сказка.