Город из пара - Карлос Руис Сафон Страница 4

– Мой отец – писатель, – рассказывала она. – Как ты. Но он уже не сочиняет для меня сказки, как раньше. Сейчас пишет только истории для человека, который иногда приходит к нему в дом по ночам. Я его не видела, но однажды, когда осталась ночевать, слышала, как они беседовали допоздна, запершись в кабинете отца. Это недобрый человек. Я его боюсь.

Каждый вечер, распрощавшись с ней и возвращаясь домой, я грезил наяву о том, как в один прекрасный момент вырву Бланку из существования, полного разлук; избавлю от страшного ночного гостя, уведу от этой жизни в теплице, которая с каждым прошедшим днем все более тускнела. Каждый вечер Бланка просила, чтобы я ее не забывал, твердила, что, просто вспомнив о ней, могу ее спасти.

Одним ноябрьским днем, который воссиял синевой и инеем на оконных стеклах, я, как обычно, отправился на встречу с Бланкой, но она не пришла. Целых две недели я тщетно ждал в базилике, надеясь, что моя подруга появится. Я искал ее повсюду, а когда однажды ночью отец застиг меня в слезах, объяснил, что у меня разболелись зубы, хотя никакой зуб не мог бы причинить такую боль, как эта разлука. Отец Себастьян, который уже начал беспокоиться, видя, что я каждый день брожу по церкви, как неприкаянный, усадил меня рядом с собой и попытался утешить.

– Наверное, тебе лучше забыть о твоей подружке, Давид.

– Не могу. Я обещал ей, что никогда о ней не забуду.

Через месяц после того, как Бланка исчезла, я осознал, что начинаю забывать ее. Я перестал ходить в церковь через два дня на третий, сочинять для нее сказки, каждую ночь воздвигать в темноте ее образ перед тем, как заснуть. Начал забывать звук ее голоса, аромат, свет, исходящий от лица. Поняв, что теряю Бланку, я хотел пойти к отцу Себастьяну, молить его о прощении, просить, чтобы вырвал боль, пожиравшую меня изнутри, и повторял себе честно и откровенно, что нарушил свое обещание и не сумел запомнить свою единственную подругу.

В последний раз я увидел Бланку в начале декабря. Я смотрел с крыльца, как идет дождь, и вдруг заметил ее. Она шла одна, под дождем, белые лаковые туфельки и платье цвета слоновой кости были забрызганы водой из луж. Подбежав к ней, я увидел, что Бланка плачет. Я спросил, что случилось, и она обняла меня. Объяснила, что отец очень болен, а она сбежала из дома. Я сказал, чтобы она ничего не боялась, мы сбежим вместе, я, если нужно, украду деньги, мы купим два билета на поезд и навсегда исчезнем из города. Бланка улыбнулась и крепче прижалась ко мне. Так мы стояли, молча обнявшись, под лесами строившегося Орфеона, но вот большая черная карета проложила себе путь среди тумана и ненастья и остановилась рядом с нами. Темная фигура спустилась оттуда. То была служанка Антония. Она выхватила Бланку из моих объятий и потащила к карете. Бланка закричала, я попытался схватить ее за руку, но служанка обернулась и со всей силы влепила мне пощечину. Я упал навзничь на брусчатку, от удара в голове у меня помутилось. Когда я поднялся, карета уже отъехала далеко.

Я бежал за каретой под дождем до того места, где начинали прокладывать улицу Лайетана. Новая магистраль представляла собой тянувшуюся вдаль низину, обрамленную канавами, наполненными водой. Она рассекала джунгли переулков квартала Рибера, и ее строители использовали вместо мачете динамит и экскаваторы. Карета, объезжая рытвины и лужи, удалялась. Пытаясь не упустить ее из виду, я взобрался на гребень из земли и брусчатки, который высился за канавой, полной дождевой воды. Вдруг я почувствовал, что почва уходит у меня из-под ног, и заскользил по склону. Скатившись кувырком, оказался в полной воды яме, образовавшейся внизу. Коснувшись ногами дна, вынырнул из лужи, доходившей мне до пояса. И тогда обнаружил, что эта стоячая вода вся покрыта черными пауками, которые плавали по ее поверхности или перебегали с места на место. Я закричал, замахал руками, охваченный паникой, начал карабкаться вверх по глинистым скатам. Когда выбрался из залитой водой канавы, было уже поздно. Карета исчезала на подступах к городу, ее силуэт растворялся в пелене дождя. Промокший до костей, я потащился обратно к дому, где отец все еще спал, запершись в своей комнате. Я разделся и залез в постель, дрожа от бешенства и холода. На руках у себя заметил маленькие кровоточащие точки. Укусы. Пауки в яме не теряли даром времени. Я чувствовал, как яд воспламеняет мне кровь, и наконец потерял сознание, погрузившись в темную бездну полузабытья.

Мне снилось, будто я в грозу, под дождем и ветром мечусь по пустынным улицам квартала в поисках Бланки. Черные струи бьют по фасадам, в сверкании молний видны отдаленные силуэты. Большая черная карета влачится среди тумана. Бланка внутри колотит по стеклу кулаками и кричит. Я следую за ее криками до узкой, мрачной улочки и вижу, как карета останавливается перед большим темным домом, из которого вырастает башня, вонзающаяся в небеса. Бланка выходит из кареты и смотрит на меня, тянет руки в мольбе. Я хочу подбежать к ней, но могу сдвинуться только на пару метров. И тогда огромный темный силуэт возникает в дверях дома, огромный ангел с мраморным ликом смотрит на меня и улыбается волчьим оскалом, развернув над Бланкой черные крыла, заключив ее в свои объятия. Я кричал, но нерушимая тишина пала на город. На один бесконечный миг дождь повис в воздухе, миллион хрустальных слез, плавающих в пустоте, и я увидел, как ангел поцеловал Бланку в лоб, пометив его, словно каленым железом. Когда потоки дождя оросили землю, оба исчезли навсегда.

Барселона, 1905

Годы спустя мне сказали, что в последний раз видели ее в начале мрачного проспекта, ведущего к воротам Восточного кладбища. Вечерело, и студеный северный ветер взгромоздил над городом целый купол багровых облаков. Она шла одна, дрожа от холода, оставляя цепочку неровных шагов на пелене снега, который начал падать вечером. Дойдя до кладбища, девушка на мгновение остановилась, чтобы перевести дух. Лес ангелов и крестов виднелся за стенами. Зловоние мертвых цветов, извести и серы, словно влажным языком, коснулось ее лица, как бы приглашая войти. Она уже собиралась продолжить путь, когда острая боль пронзила ее нутро, будто каленым железом. Схватившись за живот, она стала глубоко дышать, преодолевая тошноту. Один бесконечный миг ею владела только эта мука, да еще страх – она боялась, что больше не сможет сделать ни шагу, рухнет без чувств перед воротами кладбища, и на заре ее найдут прижавшейся к решетке с навершиями в виде наконечников копья, пропитанной желчью, покрытой инеем, с ребенком, которого она носила во чреве, безвозвратно заточенным в ледяном саркофаге.

Так легко было отрешиться, лечь на снег и закрыть глаза навсегда. Но она чувствовала дыхание жизни внутри, и оно не желало угасать, удерживало ее на ногах, и она знала, что не поддастся ни боли, ни холоду. Боль сплетала в лоне узлы, но девушка, ни на что не обращая внимания, ускорила шаг. Не остановилась, пока не оставила позади лабиринт гробниц и замшелых статуй. Только потом подняла голову и почувствовала, как затеплилась надежда, когда перед ней в вечерних сумерках возникли массивные чугунные ворота, ведущие к старой фабрике книг.

За ними Пуэбло-Нуэво простирался до горизонта из пепла и тени. Город фабрик темнел вдали, будто в мутном зеркале отражая Барселону, привороженную сотнями труб, которые источали свое черное дыхание на небесный багрец. По мере того как девушка углублялась в хитросплетение переулков, зажатых между кораблями и похожими на пещеры складами, глаза начинали различать высокие строения, пронзающие квартал, от фабрики Кан-Саладригас до водонапорной башни. Старая фабрика книг выделялась среди всех. Ее экстравагантный силуэт дыбился башенками и висячими мостами, будто какой-то дьявольский архитектор нашел способ посмеяться над законами перспективы. Купола, минареты и трубы гарцевали по сводам и перекрытиям, те поддерживались дюжинами аркбутанов и колонн. Скульптуры и рельефы змеились по стенам, иглы призрачного света исторгались из барабанов.