Кларкенвельские рассказы - Питер Акройд Страница 4

Но поскольку дело не терпело отлагательства, Агнес решила закрыть глаза на неучтивость священника.

— А что, если ее жизненные соки взбунтуются? — спросила она.

— От конвульсий хорошо помогает шалфей. Отсюда вывод: зачем человеку умирать, если в огороде растет шалфей? Смешайте его листья с экскрементами воробья, ребенка и собаки, питающейся исключительно костями, и дайте ей.

— Я уж думала напоить ее настоем чемерицы, чтобы очистить организм.

— Нет-нет, не надо. Чемерица — растение горькое, очень сильного действия и настолько сухое и острое, что пользоваться им нужно с большой осторожностью. Я своими глазами видел, как люди, приняв чемерицы, впадали в такую вялость, что их можно было счесть за покойников.

Преподобная Агнес не случайно задавала вопросы: она опасалась, что сестра Клэрис откажется от кровопускания, и ее придется силой подвергать этой процедуре, что вызовет волнение и ропот среди молодых монахинь. Однако со стороны Клэрис никаких возражений не последовало. Казалось, на операцию она соглашается даже с охотою, будто радуясь столь пристальному врачебному вниманию к своей особе. Лицам духовного сана не полагалось отворять кровь, поэтому в обитель приглашен был известный своим мастерским умением местный лекарь по имени Хьюберт Джонсон. Усадив Клэрис верхом на передвижной стульчак, он осторожно вскрыл вену. Клэрис не шевельнулась, не издала ни звука, лишь улыбнулась, когда он поднес к ее лбу склянку и легонько нажал на вену. Клэрис ласково глядела на него и вдруг пукнула; смрад заполнил комнату. Закончив дело, лекарь погладил монахиню по голове.

— Возможно, вместе с кровью ты частично утратишь память, — предупредил он. — По утрам расчесывай волосы гребнем из слоновой кости, лучшего средства восстановить память на свете нет. А вот грецкие орехи ее губят. И лук тоже. Их лучше не есть. Старайся не ходить в дом к рыжеволосым или краснолицым людям.

— Так здесь всегда сестра Идонея, — заметила Клэрис.

Лекарь не понял ее слов и обернулся к стоявшему в углу священнику.

— Видите, какая у нее белая шея? Это признак распутства, — шепотом сообщил он. — А запашок-то почуяли?

Несмотря на все меры, предусмотрительно принятые Хьюбертом Джонсоном, Клэрис ночь спала плохо, встала к первой утренней молитве и на виду у собравшихся на хорах монахинь принялась подметать пол в нефе, громко предрекая монастырю насилие и гибель. Да и все прочие церкви будут разрушены в Англии до основания, объявила она.

Слухи о ее пророчествах скоро вылетели за стены обители и разнеслись по городу. Время было неспокойное, на троне сидел слабый, жалкий король, и народ охотно принимал на веру суровые предостережения Клэрис. Кое-кто называл ее полоумной монахиней из Кларкенвеля, но другие, коих было множество, почитали ее и величали блаженной девой Кларкенвеля. Епископ прислал священника, умеющего изгонять бесов; тот несколько раз беседовал с Клэрис и пришел к заключению, что ум ее расстроен и терзаем противоречиями.

— Кротость Богоматери пронзила мне сердце, — однажды призналась она. — Как-то раз Дева Мария явилась мне и попросила спеть О Alma Redemptoris mater. [12]

— Но преподобная Агнес говорила, что тебе, по твоим же собственным словам, снятся только проклятые.

— Больше ничего объяснить не могу. Песнопение я заучиваю, но грамматику знаю плохо.

После чего воззвала к Спасителю. Во время другой встречи она предсказала огонь и меч, но следом с радостным воем стала пророчить блаженство. Разгадать смысл ее слов экзорцист был не в силах. Он посоветовал одно: держать ее в обители и ни под каким предлогом не выпускать за пределы монастыря.

Три недели спустя после того, как Клэрис взялась подметать пол в церкви, окрестные улицы облетела молва о новом необычайном событии: люди будто бы своими ушами слышали многократные громкие вопли монастырской регентши. Монахини сбежались в здание капитула и увидели, что регентша стоит столбом, а на каменном полу, крестообразно раскинув руки, распростерлись несколько монахинь. Вокруг их неподвижных фигур были цепочкой разложены маленькие, выточенные из дерева и камня изображения Девы Марии; между телами горели свечи. Монахини негромко, речитативом выпевали литургический антифон Media vita in morte sumus; [13]регентше же почудилось, что они поют Revelabunt celi iniquitatem ludi, [14]а это слова известного колдовского заклинания. Оттого регентша и подняла крик. Тем временем одна из монахинь вскочила на ноги и швырнула свечу в своих сгоравших от любопытства перепуганных сестер; другая трижды прикусила зубами камышинки, а это знак проклятия. Многих обуял страх, что бесовщина охватит весь монастырь, и настоятельница приказала запереть нарушительниц порядка в монастырских погребах.

Как раз наутро после этого неприятного происшествия преподобная Агнес де Мордант и пошла с сестрой Идонеей в расписную келью, где назвала Клэрис матерью лжи.

— Из-за тебя здесь начались напасти, — говорила настоятельница. — Можно подумать, среди нас затесалась грязная свинья.

Клэрис пристально посмотрела на грудь Агнес.

— Кольцо на монашеском облачении — все равно, что кольцо в носу у свиноматки.

У настоятельницы руки чесались дать сквернавке оплеуху, однако она сдержалась.

— Не тверда ты в своих речах своих, Клэрис. Того и гляди, оплошаешь да в лужу сядешь.

— Не оплошаю. У меня под ногами каменная твердь.

— Тогда молись о спасении, дочь моя.

Клэрис пала на колени.

— Я молюсь Деве Марии, святой Богоматери, молюсь, чтобы пять ран на теле единственного Её Сына проявились вновь.

Агнес бросила на нее неприязненный взгляд. Она подозревала молодую монахиню в изощренной хитрости, но доказать ничего не могла.

— Раны эти обернутся ранами нашего города, когда он вознесется к высшему блаженству, — продолжала Клэрис.

— Темнишь, сестра.

— В Лондоне случится пять пожаров и пять смертей.

Не вставая с колен, она запела:

И пришла она в боковой придел,

Где Деве молились в слезах, —

Но псалом пропет, и храма уж нет,

А монахини спят в гробах. [2]

Вняв горячим просьбам преподобной Агнес, Роберт Брейбрук, епископ Лондона, велел доставить Клэрис в свой дворец в Олдерменбери. За долгие годы Роберт разбогател на церковных доходах. Этот крепкий румяный мужчина был известен тем, что внезапно впадал в неистовый гнев. Кларкенвельскую монахиню целый час продержали в тесной каменной келье, прежде чем провести в соседнюю просторную залу пред очи епископа. Тот сидел, обмакивая пальцы в чашу с розовой водой.