Эдичка - Зоя Грэй Страница 4

В гостиной повсюду стояли стеллажи с книгами, в прихожей тоже. Книги лежали на журнальном столике, на тумбочке возле бабушкиной кровати, на кухне – везде. А вот красивый ореховый столик, и на нем фотографии: молодая красавица-бабушка, ее муж, мой русский дедушка Боря, которого я никогда не видел, потому что он умер до того, как я родился, моя мама в свадебном платье с улыбающимся папой, я, совсем маленький, в матросском костюмчике.

На кухне царила идеальная чистота, все было на своих местах, кухня была сердцем бабушкиной квартиры. Здесь за круглым столом, под низко висящим абажуром, часто сидели гости. Бабушка очень хорошо готовила и пекла всякие вкусности.

– В России нельзя не уметь готовить, – говорила бабушка.

За столом обсуждали всё и всегда спорили и смеялись до слез. Папа говорил, что у русских столько эмоций, что хватит на весь мир с лихвой.

Я помню в то утро, когда мы прилетели в Петербург, после того как мама ушла к Дейву, бабушка тут же бросилась к телефону и стала беседовать с тетей Леной.

– Понимаешь, – громко говорила она, – у нее же Борькины гены. У нее же поведение местечковой хайки, а не приличной женщины. Уйти от профессора к какому-то жуткому бугаю.

Тут тетя Лена что-то возразила, и бабушка начала уже кричать:

– Красивый, при чем тут красивый, там же нет ни одной извилины, о чем с ним говорить!

Тетя Лена опять что-то возразила насчет извилин.

– Да ты вспомни, – рыдала бабушка, – как он ей посылал дюжины роз зимой, как он читал ей Пастернака по телефону по-русски! Ты вспомни, как она была хороша на свадьбе, все смотрели на нее и никто даже не обратил внимания, что все ее подруги – одно блядье и центровые!

Последние два слова я не понял, а также никак не мог понять, при чем тут наш пес Борька и как к маме попали какие-то его гены. Бабушка долго смеялась, когда я ее об этом спросил, и объяснила, что речь шла о моем дедушке Боре. Оказывается, бабушка в юности была актрисой и снималась в кино. Дедушка Боря был режиссером, и они познакомились на «Ленфильме». Когда родилась моя мама, бабушка ушла из кино и занялась ее воспитанием.

Дедушка был очень хорош собой, и я слышал, как бабушка сказала, что он обслуживал весь «Ленфильм» и еще какую-то студию документальных фильмов.

Сама бабушка происходила из старого дворянского рода, говорила по-французски и по-английски. Языки она выучила у своей мамы, моей прабабушки, а ту, в свою очередь, учили языкам гувернантки еще до революции. Что такое революция, я не знал, но знал, что это что-то ужасное, потому что, когда моя бабушка произносила это слово, ее прямо колотило. Как говорил папа, она даже не произносила его, а изрыгала, как огнедышащий дракон. Что сделала ей эта революция, я, конечно, не знал, но думаю, ничего хорошего. Сначала я полагал, что революция – эта какая-то злая тетка, и я спросил об этом бабушку. Она сначала долго смеялась, но обещала рассказать мне все, когда я подрасту.

Иногда, после прогулки в Летнем саду в Петербурге, когда мы возвращались домой по улице Чайковского, бабушка показывала мне старинный дом с красивым ажурным балконом и говорила, что до революции это был наш дом, и не только он, еще много других домов и три имения.

«Почему же она живет в крохотной квартирке, если у нас такой огромный дом?» – думал я.

Бабушка иногда увлекалась и начинала мне рассказывать, как они жили до революции. Она, конечно, мало что помнила, но знала все со слов своей матери и бабушки.

Иногда бабушка Варя доставала маленькую шкатулку и показывала мне старые фотографии, локоны волос, ленты и кружева. С фотографий на меня смотрели бравые военные и красивые дамы в шляпах.

– Видишь, Эдичка, – это тетя Нюся, моя тетя, а вот ее маленькая дочь, моя двоюродная сестра Муся. Она теперь живет в Париже, потому что Нюся вовремя уехала в Париж, когда эти люмпены пришли к власти, а моя мама осталась спасать имения. Это просто смешно, как люди не понимают, когда им грозит смертельная опасность. Царь, тот тоже досиделся до расстрела. Ой, ну что же я? Я же обещала твоему папе никогда не забивать тебе голову своими россказнями. Ну так вот, Эдичка, это все, что осталось от старинного дворянского рода.

Когда мы были в Петербурге, то всегда ездили на дачу в Солнечное, где я был по-настоящему счастлив. Я катался на велосипеде, бегал с ребятами по поселку и купался в Финском заливе. Дома на даче были примерно одинаковые, старые деревянные дома, едва видные из-за огромных деревьев. Здесь никто не убивался по поводу наведения идеального порядка в садах: тут можно было играть и бегать по траве, сидеть под деревьями. На всех дачах были огороды, где росли очень вкусные огурчики, клубника, картошка и еще какие-то овощи, названия которых я не знал. У бабушки на огороде росла большая тыква. Сама она в саду не работала. Все делал дядя Гриша, который жил в поселке постоянно и был кем-то вроде сторожа. Меня он звал Эдик-англичанин, всегда ставил меня в пример другим ребятам и говорил, что я настоящий аристократ.

У меня на даче был какой-то зверский аппетит, и я все время хотел есть. Бабушка и тетя Лена, которая жила на даче с нами, все время готовили и пекли. Если была хорошая погода, то я с ребятами убегал на залив. Залив был в пяти минутах ходьбы от дачи, а если бежать, то можно было добежать за две минуты. Я это точно знал, так как мы с ребятами бегали на спор. Вода в заливе была прозрачная и теплая, и можно было часами плавать, нырять, пока зубы не начинали стучать от холода. Бабушка или тетя Лена тогда махали руками и кричали, чтобы мы выходили из воды. Бабушка всегда приносила на залив обед. Обычно это были очень вкусные оладьи с яблоками, и огромная миска опустошалась нами мгновенно.

На даче часто бывали гости: бабушкины друзья из города, соседи по даче, родственники. Все всегда собирались на огромной веранде большого деревянного дома, где было очень хорошо и уютно. Здесь читали стихи, пели песни под гитару, пили чай и очень много спорили о чем-то непонятном. Мы с Мурзиком всегда засыпали на маленьком диванчике, с веранды меня никто не гнал.

Я плакал каждый раз, когда надо было уезжать в Англию. Я просил бабушку, нельзя ли остаться на даче насовсем, ведь в Англии было очень скучно, и я там был никому не нужен: ни маме, ни папе, а тем более моей английской бабушке Элле. Но, несмотря на все мои просьбы, всегда приходилось уезжать, и потом зимой, в Англии, мне долго снилась дача, и залив, и веранда, и я часто плакал во сне. Мама сказала, что я страдаю ностальгией.

Моя английская бабушка Элеонора – папина мама, – которую я очень редко видел, была членом какого-то Женского института и возглавляла многочисленные комитеты и подкомитеты и вообще была очень занята. Но в тот день, когда моя мама ушла из дому, она даже бросила варку джемов для летней деревенской ярмарки. Эта ярмарка была основным событием летнего сезона в деревне, в которой жила бабушка Элла и где она, по ее собственным словам, была столпом нравственности и культуры. Эта английская деревня совершенно не походила на русскую, где я бывал у бабушки Вари на даче. Итак, она бросила всю общественную работу и прикатила к нам на своем «ягуаре».