Тополь берлинский - Анне Биркефельдт Рагде Страница 4

— Может, тогда ласточку? В объявлении.

— Он так любил природу. Так любил. Конечно, сын крестьянина должен любить природу, но он любил ее иначе. Я так много о природе не думаю, понимаете, это — моя работа, она повсюду, природа-то. Но Ингве занимало то, что можно изменить, улучшить, он беспокоился насчет сортировки отходов, восстановления естественного ландшафта, что хутора исчезают. Конечно, я тоже об этом думаю, но для него это было… важно! У меня нет времени, чтобы… Не понимаю, почему он… Всего семнадцать лет. Учился вождению. У него уже есть машина, старая «тойота». Но он как-то не очень ей интересовался, он не из таких, я думал, все изменится, когда он повернет ключ зажигания с новенькими правами в кармане. Мы сидели, и лопали пирожные, и пили кофе, и смотрели фотографии, и гуляли на этой проклятой свадьбе, а он…

— Может, вам стоит сейчас отдохнуть, уже поздно, а завтра трудный день.

Отец замолчал, опустил голову, разглядывая руки, и тихо сказал:

— Ласточка. Пусть будет ласточка. Спасибо.

— Не за что. Конечно, не за что. Не забудьте, тут таблетки.

— Не хочу. Мне рано утром в хлев. Надо встать.

Машин было мало. Фьорд был в ледяной шуге, словно усыпан белыми семечками, а посреди его украшала бахрома лунного света.

Машина успела полностью остыть. Когда он чуть позже проезжал липовую аллею, ведущую к хутору Неехов, то упорно смотрел вперед. Знал, что в это время суток в окнах темно, горят только уличные фонари, а что на них смотреть? Он их видел и раньше.

Включил радио и проехал аллею под веселые звуки гармошки. Маргидо внезапно расслабился и даже воспрял духом, не понимая отчего. Редкое чувство. Может, ему стало легче, когда он обнаружил горе в глазах врача?

Когда утром он вернулся на хутор Котум, дом был полон народа. За кухонным столом сидел священник из церкви в Бюнесе. Все называли его священник Фоссе. Уже немолодой человек, одних лет с Маргидо. Худой и сутулый, но рукопожатие его было теплым и уверенным, Маргидо он очень нравился. Всегда опрятный, пунктуальный — настоящий знаток своего дела, чего не скажешь об остальных представителях этой профессии. Некоторые священнослужители суетятся и смотрят на сотрудников похоронного бюро сверху вниз, будто это они тут главные, а не родственники усопшего.

На кухне царили женщины, мужчин отправили в одну из комнат длинной крепкой избы. Мать мальчика сидела на кухне на табурете и смотрела на все, происходящее вокруг, с удивлением. Пять красноглазых женщин — очевидно, среди них были сестра и тетя мальчика — возились с едой, кофе, чашками, тарелками, салфетками, сахарницами. Женщинам легче, у них всегда есть занятие — готовка, сервировка, а мужчинам приходится справляться с горем в праздности. В других обстоятельствах отец бы сегодня работал на хуторе, мать же вполне могла намесить килограммов десять теста для вафель, и никто бы не подумал, что это некстати. А так… Вот если бы за ночь хотя бы намело метр снега, отец мог бы убрать его, но не более того, а еще лучше, если бы это сделал сосед.

Отец закрыл дверь на кухню, заперев там суету, и сказал, обращаясь к Маргидо, прежде чем тот отпустил дверную ручку:

— Его бросила какая-то девчонка. В субботу вечером. Мы даже не знали, что у него есть девушка.

Отец опустился на кожаный диван, ссутулился, лопатки отчетливо проступили сквозь фланелевую рубашку.

— Любовь, — прошептал он. — Подумать только, он покончил с собой из-за любви. Отнял у себя… всю свою жизнь. Потому что ему отказала девчонка. Просто какая-то девчонка.

В оставленные Маргидо брошюры так никто и не заглянул. А он принес еще — с разными типами гробов. Новый барьер, который надо преодолеть. Но гроб нужен уже сегодня в морге и вечером в часовне.

— Когда приедет старшая сестра Ингве? — спросил он.

— Ингебьорг? Через несколько часов, наверное.

Маргидо кивнул. Значит, надо выяснить про гроб.

— Вы хотите увидеть его вечером? Все вместе? — спросил он.

— Хотим.

— Так будет лучше, — сказал священник и уперся руками в колени. — Девочкам надо его увидеть. Или хотя бы иметь такую возможность. Если не захотят, то не надо. Но Маргидо так все красиво устроит. Будет прекрасно, вы сделаете еще один шаг на пути преодоления горя и ужаса, Ларе.

Они сидели долго в тишине.

— Надо бы определиться с объявлением, — сказал Маргидо.

— Ласточка, — сказал отец.

Маргидо достал записную книжку из сумки. Он был рад присутствию священника, а тот помогал отцу составить текст — достаточно ли просто написать «светлой памяти» над именем Ингве Котум и «безвременно почил» под ним? Священник хотел, чтобы отец позвал мать, сидевшую на кухне на табурете, мол, пусть она тоже подумает над объявлением, но из этого ничего не вышло. Еще священник помог Маргидо правильно написать все имена, составить перевернутое родственное древо под именем мальчика, его датами рождения и смерти.

— Стихотворение. Хотите, чтобы было стихотворение? — спросил Маргидо.

— Стихотворение? — отец посмотрел на него с нескрываемым удивлением.

— Многие публикуют стихи, Ларе, — объяснил священник. — У Маргидо наверняка есть из чего выбрать.

Маргидо придвинул к себе брошюру. В ней он напечатал много стихотворений, из которых можно подобрать что-нибудь подходящее. Он открыл книжицу на нужной странице и протянул ее отцу, у того во взгляде отражалось робкое сопротивление. Он принялся изучать тексты, подолгу вчитываясь в каждое стихотворение.

— Здесь все в основном для стариков или больных людей, — сказал отец и откашлялся. — Но есть и то, что… Вот это, может быть. — Он показал пальцем и протянул его священнику, а тот взял брошюру и прочел вслух:

— Ты останешься в наших сердцах, заперт и спрятан надежно. Нежной памятью в наших умах жить ты станешь теперь безмятежно.

Отец обхватил голову руками и сник, почти пригнул голову к коленям, как зародыш, поджал ноги и издал какой-то воющий трубный горловой звук. В этот момент дверь открылась, и две женщины внесли поднос с кофе и большое блюдо с бутербродами и кусками кекса. Они остановились. Отец взял себя в руки и во внезапно установившейся тишине прочистил горло.

— Кофе очень кстати, — сказал священник, кивнул женщинам и улыбнулся, потом встал, обошел стол и обнял отца за плечи. Женщины поняли этот знак и споро накрыли на стол, не обращая внимания на беспомощность отца, как будто всё как надо. Сначала они сняли кружевную салфетку и на ее место положили квадратную вышитую хлопковую скатерть, потом аккуратно поставили чашки, разложив изящно сложенные треугольником салфетки, и, наконец, поставили блюдо с бутербродами и кексом посередине, а рядом — сахарницу и кувшинчик со сливками.

Маргидо и священник остались наедине, а отец вышел, сославшись на то, что ему нужно в туалет.

Как только дверь за ним затворилась, они вполголоса повели очень продуктивную беседу.