Я росла во Флоренции - Элена Станканелли Страница 4

Например, в 1995-м R.Е.М. возили с собой сумасшедших молодых людей, которые играли потрясающую музыку, они назывались "Radiohead". Став со временем знаменитыми, "Radiohead" выступали и во Флоренции. Дважды: в 2000 году на площади Санта-Кроче и в 2003-м на площади Микеланджело. Меня там не было. Я уже жила в другом городе, но это слабое оправдание. На самом деле я прозевала все значительные события, которые только были доступны человеку моего поколения, даже когда они проходили у меня под окнами. Я не приняла участия ни в одном из эпохальных эпизодов, которыми отмечены судьбы итальянцев с шестидесятых годов и до сего дня. Почему, я и сама не знаю. Вероятно, из-за природной нелюбви быть в центре событий, вызванной недостатком смелости. Мне всегда с трудом удавалось идти в ногу со временем. Скажем так: я испытываю искреннюю зависть к тем людям, чьи запечатленные на фотографиях лица воплощают пресловутый "дух времени". Я с тоской в сердце думаю об обнаженной груди девушки, сидевшей на плечах у юноши в толпе манифестантов Парижской весны. Образ, который, как выяснилось позднее, был насквозь искусственным, поскольку лукавый художник, по его собственному признанию, использовал для съемки модель. Но это не имеет значения. Или вспоминаю парня перед танком на площади Тяньаньмэнь, сорокалетних "джи-ротондисти", взявшихся за руки вокруг Дворца правосудия в знак протеста против закона Чирами [9], "панинари" на своих мотороллерах в пуховиках "Moncler" [10], девушек в пирсингах и татуировках из социальных центров [11]. Я ровным счетом ничего не воплощаю. Может, оттого и пишу книги — чтобы заново, в свою пользу, выстроить иерархию событий.

Так вот, буквализм Флоренции по отношению к себе самой, возможно, основная причина, почему ей сегодня трудно рассказывать о себе. Как я говорила, в силу своей необъяснимой инертности этот город — как красавица, пользующаяся своей красотой, только чтобы быть красивой. Как заколдованный механизм. Эта наклонность, как мне кажется, и придает ей тот застывший и запыленный вид, из которого прочь бегут таланты; они уступают место другим, приезжающим извне и поселяющимся в роскошных резиденциях на центральных улицах, а сами увозят с собой вдохновение, ничего не оставляя взамен. Словно испытывая аристократическое презрение к экономике как таковой.

Странный парадокс. Флоренцию, город купцов, часто клеймят как "город на продажу", как огромную витрину. И так оно и есть, но беда в том, что этот город продает только сам себя, как в кошмарной игре зеркал. Но ни Флоренция, ни ее образ, которым она торгует вразвес, не стареют. Словно Дориан Грей наоборот, Флоренция, пожирая саму себя, в конце концов отравилась. И вступила в дьявольскую эндогамию, заведомо бесплодную.

Стоя перед галереей Ринальдо Карниело, я замечаю рядом двух девушек, которые рассчитывали попасть внутрь. Я уж и так чувствовала себя сумасбродкой: надо же было прийти холодным субботним утром в этот укрывшийся от красоты уголок и выпрашивать искусства, другого искусства. А нас, оказывается, трое! Наперекор городу три человека хотят видеть работы Ринальдо Карниело, к которому я и раньше испытывала бесконечное уважение, а теперь и подавно. К нашему сожалению, галерея, как и весь особняк, была на реставрации. Слегка приуныв, мы разъехались в разные стороны, каждая на своем велосипеде. Вот бы узнать, почему во Флоренции даже велосипед не становится знаком прогресса. На ум приходят скорее параллели с Лидо-ди-Равенна, чем с Амстердамом [12]. Уверена, что, если спросить у американца, кто такой флорентийский монстр [13], тот ответит, что он спал в Барджелло [14]и сожрал Беатриче Портинари [15].

Минуя другие дома художников, выходишь на площадь Донателло. В отличие от других площадей, размыкающих встречные потоки кольца бульваров, она имеет неправильную форму. Бульвар не делит ее пополам, что было бы естественно. На островке в центре площади расположилось так называемое "английское кладбище". Небольшой сквер с гигантскими каменными коринфскими капителями, поставленными на землю, словно инсталляции Пино Паскали, расположится сбоку. Он кажется противовесом, который удерживает на месте маленькое кладбище. Словно оно остров.

Протестантское кладбище, именуемое "английским", находится в собственности Евангелическо-реформатекой церкви, следовательно, юридически оно швейцарское. До его основания в 1827 году — extra moenia, "за городскими стенами", как предписывал декрет Наполеона, — протестантов хоронили в Ливорно [16]. В этом месте располагались городские ворота Порта-а-Пинти, возведенные Арнольфо. За ними располагался монастырь ордена джезуатов, насельники которого занимались изготовлением витражей — по сути своей картин из стекла, "pinti".

Холм, где расположено английское кладбище, был включен в хитроумные планы Микеланджело по укреплению фортификаций Флоренции накануне осады 1529 года. Когда в 1827 году правительство Великого герцогства отвело эту землю под кладбище, проектировать его поручили архитектору Карло Райсхаммеру, австрийцу по происхождению. Он был тогда очень молод — каких-то двадцать два года. Позднее он стал любимым архитектором Лотарингского дома. Именно ему принадлежит проект церкви Св. Леопольда в Фоллонике. Это "биомеханическая" церковь, построенная по традиционным канонам, но с включением чугунных элементов: притвор (колонны, крыша и решетка ограды), окно-роза над входом, апсида, верхушка колокольни и кое-что в отделке интерьера. Из чугуна отлиты и парадные ворота бывших литейных заводов Ilva. [17]Работы по обустройству английского кладбища не бросаются в глаза; павильон, единственная достойная упоминания здешняя постройка, был возведен позже. Учитывая предпочтения зодчего, можно предположить, что он вообще ограничился установкой чугунной решетчатой ограды, опоясывающей всю территорию кладбища.