Канон, звучащий вечно. Книга 1. Хозяин кометы - Масахико Симада Страница 4

Или однажды вижу – у парадного топчется бомж. Я спрашиваю его: – Вы к кому?

Он просит подать ему воды, я приношу ему воды со льдом и хлеб с арахисовым маслом, а он бормочет.-

– Ради всех святых, ну, пожалуйста. Тогда я понимаю:

– Ой! Каору-сан! Ты, как Улисс, возвратился домой.

И чего он боится? Пусть хоть бомжем стал, хоть якудза, пусть хоть из ума выжил – лишь бы вернулся».

Если даже папина могила вызывает такую ненависть, то нужно поскорее разыскать его самого, пока его и вправду не убили. Может, твое путешествие превратится в битву с теми, кто хочет стереть папу с лица земли. Твое путешествие только началось, но если, отчаявшись, ты вернешься в дом, где ждет мама, никто не посмеет осудить тебя. Ведь вас с Каору-сан связывают только кровные узы. Ты почти совсем не помнишь папу. Он для тебя, можно сказать, вымышленный персонаж. Но все же кровь гуще меда.

Или ты ревнуешь его к маме? Она любила настоящего Каору-сан, целовала его, ругалась с ним, носила тебя и даже, после того как он ушел, у нее было немало переживаний! Ты жалеешь ее, но на самом деле хочешь подобно ей почувствовать папу.

Твои ровесники табунами ходят вокруг тебя. Но в твоих глазах мелькает только смутный образ неизвестно куда канувшего Каору-сан. Подруги часто подтрунивают над тобой, пытаясь проследить, куда направлен твой взор: «Фумио одним взглядом может убить и папу, и якудза, и учителя».

Не отдавая себе отчета, ты нарисовала в своем воображении портрет отца, каким он тебе представлялся. Пятьдесят, если жив. Но выглядит не старше сорока. Он хорошо одет, спина у него прямая-прямая. Он вечно где-то витает – взгляд его устремлен вдаль. Он не из тех, кто постоянно вздыхает, он – человек солидный, но может и подурачиться, его любят дети. Ты пыталась совместить придуманный тобой образ мужчины средних лет с твоим папой.

Вспоминала потерянную папину фотографию. Он держал тебя, трехлетнюю – или тогда тебе было меньше? – на руках и улыбался. Ему было года тридцать четыре – тридцать пять. В острых чертах его лица еще чувствовалась сила, но проглядывала и неудовлетворенность. Когда фотография была у тебя, ты накладывала прозрачную пленку на папино лицо и пририсовывала ему седые волосы и морщины. Представляла себе, что он слегка располнел и выражение лица его стало добрым.

Было еще одно, чего тебе хотелось бы от папы. Девушке на выданье, если она того захочет, ничего не стоит свести с ума мужчину средних лет, у которого есть деньги, время и тяга к развлечениям. Если бы страдающая от одиночества девушка твоего возраста поедала папу глазами, то тебе бы хотелось, чтобы он не отводил взгляда, разгадывал бы, что она чувствует, приглашал бы ее поужинать и развлечься. Она задавала бы ему миллионы вопросов: «Твой любимый цветок?», «Нелюбимое блюдо?», «Твой самый хороший и самый плохой день в жизни?», «Твой самый любимый город?», «Твой самый любимый человек?». А он отвечал бы ей честно и без обмана. Если бы он проводил время с этими девушками, то однажды таким же образом встретил бы собственную дочь.

С этими мыслями ты и путешествовала. На кладбище ты подобрала один из папиных осколков, разбросанных по всему миру. Осколок папы, которого мама не знала. Мама говорила: «Лишь бы только Каору-сан вернулся домой, не важно, что с ним стало».

Мама приняла решение вечно ждать папиного возвращения.

На папе лежало проклятье заткнуться навсегда.

Что делать тебе?

Собрать папины осколки все до единого и составить из них своего папу. Тогда ты убедишь маму, что ждать не стоит. Тогда ты сможешь снять с папы лежащее на нем проклятье.

Конечно, ты уверена в том, что кроме мамы существует множество женщин, которые продолжают любить папу и не могут не говорить о нем.

Ты не знаешь этого города, не знаешь его прошлого. К городу ведет одна из линий частных железных дорог, лучами расходящимися от столицы. Каких-то пятнадцать минут на поезде. Ты проехала свою остановку и благодаря этому увидела, что город стоит на возвышенности и обращен к реке. Привокзальная площадь была светлой и просторной. Хорошо одетые пешеходы прогуливались мимо торговых рядов по тополиной аллее. В садах особняков, огороженных глиняными, каменными заборами и живыми изгородями, росли большие деревья, слышалось пение цикад.

В городе было много зелени, он как будто утопал в парке, деревья бросали зеленые тени на асфальт и бетон, воздух был напоен душным запахом трав.

Жителей не было видно. В каждом особняке существовала четкая граница между внутренним и внешним миром, постороннему не дано было знать, чем там занимаются, что спрятано за стенами особняка.

Посторонними были и пролетающие над городом черные тени, которые оглашали пространство недовольными криками. Непонятно, где жили эти стайки ворон – то ли в редких, еще оставшихся в городе рощах, то ли в садах особняков, то ли на кладбище, а может, они просто пролетали мимо. Могли ли они чем-то поживиться здесь, в городе, или держали путь к своим кормушкам в столицу?

Интересно, Каору-сан тоже смотрел на пролетавшие стаи ворон? Хорошо ли ему жилось в этом городе? Могилы рассказали тебе о зловещих тенях, преследовавших Каору-сан. Почему-то пролетающие над твоей головой вороны очень напоминали тебе его.

Это место называлось Нэмуригаока – Сонные холмы. Когда-то вокруг простирались сельские пейзажи, а сейчас плотными рядами стояли особняки, на заборах висели таблички, например: «Нэмуригаока, квартал 1, дом 25». Обычно привокзальным городам максимум лет пятьдесят, но этот город был погружен в свой сон уже более ста лет.

Еще в те времена, когда столица была совсем маленькой и всего за десять километров от нее начинались пахнущие навозом деревни, на грунтовых дорогах поднимались клубы пыли, в речках жили раки, а в полях змеи лопали лягушек, этот город уже был разделен четкой сетью кварталов и его жители спокойно спали, выйдя победителями в борьбе за выживание.

Нэмуригаока пребывал в заоблачных далях. Здесь не слышны были ни ругань, ни плач младенцев, ни гудение клаксонов. И у ворон и у цикад были тонкие, пронзительные голоса. Рост, прогресс, развитие всегда сопровождаются шумом, разнообразием запахов, но этот город был погружен в тихий, прозрачный сон среди легких ароматов роз и османтуса.

В этой стране о тех, кто разбогател и добился фантастического успеха, говорили: «Он построил дом в Нэмуригаоке». О такой жизни, как здесь, население Японии мечтало сотню лет. В ясный выходной день поздним утром позавтракать на террасе, в большой комнате с камином почитать сказки ребенку, сидящему у тебя на коленях, выпить пополудни чаю из чашек мейсенского фарфора или фарфора Джинолли, приготовить ужин с травами, выращенными в своем саду, позвать друзей на домашний концерт. Посмотреть вверх и увидеть голубое небо высшей пробы.

Некий владелец железных дорог на линии, соединяющей Токио и Иокогаму, решил построить город для начинающих появляться и в этой стране дзенторуманов. [3]От одного англичанина он слышал, что дзенторуман – это человек, живущий в пригороде, вдали от городского шума, и всерьез размышляющий о будущем страны. Эта идея пришлась многим по вкусу. В Нэмуригаоке один за другим стали вырастать огромные особняки. Здесь и в самом деле собрались вершители политической и экономической судеб страны, девиз которых – в любой ситуации придерживаться золотой середины. Образ жизни этих людей можно назвать совершенным, они не знали ни крахов, ни потрясений. Не было здесь места и риску – касалось ли это денежных инвестиций, политической деятельности или любви. Опасаясь создать прецедент, они не говорили лишнего, вели себя воспитанно и достойно, бережно сохраняли связи, доставшиеся им от отцов и дедов, не позволяли себе расточительства. При этом отличались щедростью и не забывали о своих идеалах – свободе, равенстве и братстве.