Мясорубка для маленьких девочек - Тонино Бенаквиста Страница 4

Моя нежная, любящая супруга явилась, чтобы освободить меня, лишь поздно ночью. Это чтобы я как следует проникся атмосферой комиссариата и насладился допросами сыщиков, обманутых в своих ожиданиях, сказала она. Ей, мол, захотелось дать мне возможность с головой «войти в образ».

Моя работа в этом фильме удостоилась нескольких благожелательных оценок критики. И хозяин отеля, несмотря на налет полиции, согласился сдать нам тот же номер в следующем году.

Да, все эти годы мы снимали одну и ту же комнату. Нам уже автоматически бронировали ее. Кто бы мог подумать, что однажды я сдохну здесь. Руки мои тяжелеют, в глазах все мутится. Но мерные звуки в соседней комнате не умолкают, а я ведь поклялся себе раскрыть эту тайну. Собравшись с силами, отворяю балконную дверь. Где же она — женщина, которую я люблю? Чем решила заняться в ожидании моей смерти? Как проводит время? Гуляет по пляжу? Выпивает на нижней террасе, в обществе хозяина? Это было бы жестоко. Но не невероятно. Я абсолютно убежден, что, если у меня хватит сил наклониться и взглянуть вниз, я увижу, как она сидит там за столиком, попивая мартини и невозмутимо любуясь закатом.

Она всегда любила это занятие. Помню тот год, когда она целыми днями торчала на этой проклятой террасе, зубря главную роль в какой-то идиотской пьеске. Драма ревности, бульварная стряпня, Гермионой или Отелло там даже не пахло. Как подумаю, что она наплевала на наш с ней, такой короткий, отдых, чтобы выучить наизусть эту бредятину… Она оправдывалась: любимый, не могу же я отказаться от главной роли. И потом, ты ведь знаешь, ревность — не моя стихия, эта роль требует от меня совсем другой трактовки. Все эти истории с адюльтерами ужасно глупы… Я хотела бы дать своей героине совсем иной характер… Что-то более неоднозначное, понимаешь?.. А ты пока сходи на пляж, любимый…

Я не стал спорить. Но поздно вечером, лежа в постели, я нетерпеливо вслушивался в ее шаги по коридору. Она спросила, не скучал ли я на пляже, и я ответил: нет, не скучал, наоборот, завел там знакомства. Проходя мимо балкона, она увидела голое тело той красивой загорелой брюнеточки. Уж эта фигура отнюдь не была двусмысленной, сами понимаете. Я решил, что балкон намного лучше банальных платяных шкафов из дешевых водевилей.

Сегодня наш балкон не смог бы выдержать даже хрупкое загорелое тельце моей одноразовой любовницы. Десять лет подряд хозяин объявлял нам, что вход на балкон запрещен до тех пор, пока не закончатся ремонтные работы. Разумеется, он не потратил ни гроша на то, чтобы их начать. Десять лет… Да, с уверенностью могу сказать, что наш брак дал трещину именно в то время. Я снялся в телесериале «Удачи тебе, чемпион!», который прославил меня почти на всю Европу. Отважный спортивный журналист, успешно распутывающий интриги в гуще соревнований. Одна серия в месяц в течение трех лет. За тот же период она сыграла в двух-трех вполне достойных фильмах и в пьесе Пинтера, [2]завоевав шумный успех во время нескончаемых театральных гастролей. Эти три года мы почти не виделись… Но, несмотря на разлуку, продолжали давать друг другу уроки сценического мастерства, как и уроки любви. Регулярно встречаясь лишь в одном месте — на отдыхе в Ла-Рошели. В сериале «Удачи тебе, чемпион!» был один эпизод, где моего героя излупил боксер. Именно на пляже, прямо перед отелем, я узнал, что чувствует человек, которому разбили в кровь обе надбровные дуги и слегка помяли грудную клетку. Моя любимая могла бы не тратиться на четырех хулиганов, а нанять только двух, чтобы устроить для меня эту скромную наглядную демонстрацию. Кажется, на следующий год она играла в фильме «Потопление запрещено». Я приложил все усилия, чтобы как следует подготовить ее к роли женщины, спасшейся при купании в бурном море. Кстати, она сама предложила мне выйти на лодке в открытое море, чтобы искупаться вдали от пляжа голышом. Она нырнула в воду. А я вернулся назад. Один. И два часа скучал на пляже, дожидаясь, когда она доберется до берега.

Боль изгрызла мне все внутренности, но я почти не обращаю на нее внимания, мне хочется выть от другого — от этих звуков за стеной. Я не окочурюсь, пока не узнаю. Делаю глубокий вздох, глотаю морской воздух и дотягиваюсь до львиного крыла. По крайней мере хоть это-то я сделал перед тем, как отдать Богу душу.

Надо же!.. Так я и знал… Она там — моя любимая… С бокалом в руке… Она ждет… Это она меня ждет… Когда я навеки закрою глаза, она тотчас об этом узнает… Почувствует… Но я не закрою глаза, пока не раскрою секрет… Я провожу пальцами по трещине балкона. Трещина бежит по всей его длине. Я не имею права закрыть глаза. Сначала я должен увидеть. Но тут мне на память приходят другие образы.

Вечер, когда она объявила мне, что беременна. Для этого она избрала особый тон, запинки, слезы радости. И я плакал вместе с ней, как последний дурак. Мы провели бессонную ночь, выбирая имя ребенку, ведя себя так, будто этот гостиничный номер в «Лидо» был детской. И только на рассвете я вдруг вспомнил, что ей недавно обещали роль бизнесвумен, которая колеблется между карьерой и беременностью. Признаюсь, это был для меня тяжкий удар. Но я отомстил год спустя, когда сыграл роль врача-онколога в итальянском телефильме. Потрясающе сыграл. Просто обалденно. Вжившись в образ изнутри, как истинный выпускник Actor's Studio. [3]Мужественно сдерживая скорбь, я объявил ей, что она больна раком. С метастазами. И разуверил в этом только через два дня.

Дневной свет меркнет. Недавно, когда я думал, что дошел до предела страданий, я еще не знал, что такое настоящая боль. Мне хочется вывернуться наизнанку, выблевать сердце и кишки. Мои пальцы ощупывают трещину балкона. А она там, внизу… Как ни в чем не бывало… Стоит ей поднять глаза, и она увидит меня, вцепившегося в карниз. Наверное, даже Ромео не мучился так, как я.

Ромео… Я почти получил его, моего Ромео… Несколько месяцев назад один молодой режиссер решил поставить спектакль с нами обоими, в ролях современных стареющих Ромео и Джульетты. Она было отказалась, но мне удалось уговорить ее. «Ты никогда не сможешь умереть как Ромео, — говорила она, — отравление невозможно сымпровизировать». Она оказалась права. Сегодня я это понял.

Женщина, которую я люблю… Она сидит там, внизу, мне видны ее черные волосы, кончик носа. Она ждет.

А дробные звуки все не смолкают. Я пугаюсь: вдруг это стучит мое собственное сердце, и стук отдается в барабанных перепонках? Туман перед глазами сгущается. И вдруг я различил легкий скрип: балкон чуточку осел, когда я ступил на него. Я всем телом налег на балюстраду и понял, что трещина реагирует.

Тут-то мне и пришла в голову эта мысль.

Если постараться… может, в этом году меня наконец постигнет удача. И я увижу, как этот гнилой балкон рухнет вниз. Мы все-таки получим ее — нашу сцену на балконе. И плевать мне на то, что Верона превратилась в Венецию, а Венеция в Ла-Рошель. Все равно мы оба — актеры, она и я. Отныне я знаю, как умирал Ромео. Да, но она?.. Смерть под обвалившимся балконом: чистая импровизация… А ведь как мало для этого надо. Я пытаюсь двигаться, бить кулаками по искрошенному камню, пинать его, но силы оставляют меня. Балкон ждет решительного удара, чтобы рухнуть. Мне такое не удастся. Слезы закипают у меня на глазах. Балкон сопротивляется, и, значит, мне суждено сдохнуть здесь, наверху, прямо над ней. Что ж, тем хуже. У меня осталось сил ровно настолько, чтобы наклониться последний раз, заглянуть в соседний номер и выяснить, что это там вот уже несколько часов не дает мне покоя.