Будни хирурга. Человек среди людей - Федор Углов Страница 4

Незнакомец внимательно слушал исповедь, время от времени покачивал головой:

— Ай-яй-яй, как нехорошо! Что же вы, так и не обжаловали действия профессора?

Заходилов удивился, возразил:

— Что же я на него буду жаловаться, когда он для нас всё делал как для родных. Он сына спас…

— Да, конечно, он даже не пожалел для вашей жены салфеточку…

— Ну тут же несчастный случай. Да она, как мне говорили, и не оказала влияния…

— Это кто же говорил?.. А вот умные люди думают иначе. Вам бы следовало написать заявление. Долг перед светлой памятью жены требует. Пусть ещё раз проверят, действительно ли это ошибка, или это тяжкое преступление…

Всё смешалось в голове Заходилова. Он теперь и совсем потерял покой — ночей не спал, всё думал: кто же виноват в смерти жены? И надумал… написать жалобу!

Так в прокуратуру поступило заявление Заходилова, в котором он обвинял профессора Гафили «в преступно халатном отношении к его жене», из-за чего последовала её смерть. И просил привлечь врача к ответственности.

От подачи заявления до работы экспертной комиссии, в которой я принял участие, прошло более двух с половиной лет. Это были годы тяжких переживаний и волнений для профессора Гафили. Работала экспертная комиссия, велись допросы, писались протоколы и т. д., что само по себе не могло не сказаться на хирурге, на твердости рук, на точности глаза… Больные же люди наперекор всей этой шумихе по-прежнему с той же любовью, с тем же доверием шли к нему (поразительно: больные никогда не ошибаются в оценке врача!). Они так же настойчиво просили хирурга, чтобы именно он делал им операцию. Другие просили за родных и близких.

Профессор же Гафили жил в большой тревоге: он теперь боялся за себя, боялся ошибиться. А какой хирург может быть гарантирован от ошибки или несчастного случая, когда приходится делать операции, от которых отказываются другие?!

К чести местной судебной администрации надо сказать, что они подошли к делу серьёзно. Опросив всех причастных лиц, комиссия, а за ней и прокуратура не нашли состава преступления в действиях хирурга, и дело на него было прекращено. Так над головой Гафили, казалось, стало проясняться небо. Но нет. После того как стало известно о решении прокуратуры, хирург, подавший заявление на конкурс, выехал в Москву. Поездка оказалась не напрасной. Вскоре союзное министерство обратилось в Прокуратуру Союза с письмом о незаконном прекращении дела в отношении Гафили, мотивируя тем, что он при операции допустил преступную халатность. Прокуратура обратилась в Институт судебной медицины с просьбой дать ответ на вопросы, связанные с причиной смерти Заходиловой.

Прокуратура Союза отменила решение местных властей и поручила им произвести дополнительное расследование.

Местная прокуратура назначила новую комиссию, в которую опять вошли работники института, уже давшие своё отрицательное заключение. Но в комиссию были включены и два новых члена. Судебный медик из другой области и я как хирург и редактор хирургического журнала.

Итак, через два с половиной года от подачи заявления начала работать наша комиссия.

3

Прежде всего я хотел познакомиться и поговорить с самим профессором Гафили.

Годы тревог и волнений не прошли для него даром. Он выглядел больным и усталым.

Сиротливо всё это время было в доме Гафили. Жена, дети — все переживали за него. Жена старалась не показать своих тревог, но у неё так же появились и боли в сердце, и бессонница. Мужа она успокаивала:

— Не волнуйся, всё пройдет. Знаешь поговорку: «В мире зло недолговечно, а добро царит в веках». Не может быть, чтобы в нашей стране не разобрались во всем по справедливости.

— Да, конечно, всё так и будет! — быстро соглашался Гафили.

Так успокаивали они друг друга, стараясь глушить в сердце тревогу и даже вызывать улыбки, но тоска, как червь, подтачивала их здоровье.

Вызванный в нашу комиссию профессор подробно и обстоятельно изложил всю историю. Гафили не оправдывал себя. В нём проявилось благородное чувство врача, для которого интересы больного, заботы о его жизни и здоровье всегда были выше собственных интересов.

Оценив сложность и трагичность обстановки, в которой происходила операция, я понял явную натянутость предъявленного обвинения. Однако мои возможности были ограничены: я выступал в роли рядового члена комиссии — предстояло деликатно и умело разбивать гору обвинений. Да и сам факт наличия в нашей комиссии двух представителей этого института не предвещал лёгкого решения вопроса. Наверное, захотят защищать честь мундира и авторитет начальства. Ведь уже два раза выносилось решение о прекращении дела, но каждый раз вмешивались какие-то силы и дело о хирурге вновь закипало.

Я был единственным хирургом в комиссии, остальные — судебные медики.

Операционная сестра (она работала с профессором не более года) заявила, что в конце операции она установила недостачу тампона и сказала об этом хирургу. Но последний якобы не обратил на это внимания.

Два ассистента профессора отвергли это утверждение о недостаче тампона, они ничего не слыхали, иначе больную не выписали бы домой, пока тампон не был бы извлечен.

Мы обратили внимание на поведение второй операционной сестры — Тани.

В то время когда старшая сестра отвечала на наши вопросы, Таня сидела, опустив голову, и время от времени бросала на старшую сестру недоуменные взгляды. Наконец, когда почти все из присутствующих на операции высказались, она попросила слова.

— Я как помощница старшей сестры, — заговорила Таня срывающимся голосом, — в первую очередь должна была следить за тампонами. Но операция была так сложна… Мы вытащили все запасные биксы и в конце операции не имели никакого представления, сколько салфеток выдали на предоперационный столик к хирургу. Хирургам же, занятым спасением больной, тем более было не до них. Из всех участников операции я была, наверное, меньше всех занята, и я должна была думать об этом и следить за тем, чтобы салфетки где-нибудь не застряли. Но я, поддавшись общей тревоге за судьбу больной, совсем забыла о салфетках.

Поступок молодой сестры произвел на всех большое впечатление. Опустив глаза, с красными пятнами на лице сидела старшая сестра. Неловко себя чувствовали и некоторые представители комиссии, которые, по существу, вопреки здравому смыслу все обвинения профессора Гафили строили на показании старшей сестры.

Но нам было мало заявления второй сестры.

Следовало уяснить: что обязана была сделать старшая сестра, если на её указание о недостаче салфетки хирург не реагировал? Правила внутреннего распорядка больницы гласили: она обязана была в устной или письменной форме доложить об этом заведующему отделением или главному врачу больницы.

Ни того ни другого старшая сестра не сделала.

Таким образом, отпал один из главных аргументов, на котором базировалось обвинение профессора Гафили.