Каждый новый день - Дэвид Левитан Страница 4

– Спасибо тебе, – единственное, что я могу ответить.

Она смотрит так, будто никогда прежде не слышала этой фразы.

– За что? – спрашивает она.

– За это. За все это.

За этот побег. За воду. За волны. За то, что она есть. Как будто мы сделали шаг и оказались вне времени. Хотя такого места и не существует.

Все же какая-то часть ее существа не верит в происходящее, подозревает какой-то обман и ждет момента, когда все удовольствие этого дня обернется болью.

– Как хорошо, – говорю я. – Как хорошо быть счастливым.

На глазах у нее выступают слезы. Я обнимаю ее. Я поступаю неправильно. Я поступаю правильно.

– Я счастлива, – говорит она. – В самом деле.

Джастин начал бы над ней насмехаться. Джастин швырнул бы ее на песок и сделал с ней, что захотел. Джастин никогда бы не приехал сюда.

Мне надоело жить, отказывая себе в чувствах. Мне надоело жить, отказывая себе в нормальном общении. Я хочу остаться с ней. Я хочу быть тем человеком, который оправдает ее надежды, хотя бы только в течение отпущенного мне срока.

Океан напевает свою песню; ветер танцует свой танец. Мы стоим обнявшись. Сначала нам кажется, что мы держимся друг за друга, но затем мы понимаем, что нас держит что-то гораздо большее. Что-то бесконечно огромное.

– Что с нами происходит? – спрашивает Рианнон.

– Ш-ш-ш, – шепчу я. – Молчи.

Она целует меня. Долгие годы я ни с кем не целовался. Долгие годы я не позволял себе целоваться ни с кем. Губы у нее мягкие, как цветочные лепестки, и упругие одновременно. Я не тороплюсь, позволяя мгновениям медленно перетекать друг в друга. Ее кожа, ее дыхание. Острое чувство близости наших тел, их жар… Я стараюсь растянуть подольше эти ощущения. Ее глаза закрыты, я же смотрю на нее не отрываясь. Я хочу запомнить не только объятия и поцелуи. Я хочу оставить в памяти все.

Мы всего лишь целуемся. Но в этом чувствуется настоящая, подлинная близость. Время от времени она порывается ускорить события, но мне это не нужно. Я глажу ее плечи, она гладит меня по спине. Я целую ее шею. Она целует меня за ухом. Прерываясь, мы улыбаемся друг другу. Сегодня нам полагается быть в школе – у нее английский, у меня биология, – а не где-то там, на берегу океана. Мы нарушили установленный для нас на этот день распорядок.

Мы идем по берегу, держась за руки. Солнце сияет в вышине. Я не думаю о прошлом. Я не думаю о будущем. Я полон благодарности этому солнцу, и воде, и мягкости песка под ногами, и ощущению ее руки в моей руке.

– Нам нужно делать так каждый понедельник, – говорит она. – И вторник. И среду. И четверг. И пятницу.

– Вскоре все это нам просто-напросто надоело бы, – отвечаю я. – Не стоит повторяться.

– То есть больше никогда? – Ей не нравятся мои слова.

– Ну-у… Никогда не говори «никогда».

На берегу появляются люди, в большинстве своем это пожилые мужчины и женщины, которые вышли на послеобеденную прогулку. Они кивают нам и кое-кто из них здоровается. Мы киваем в ответ и тоже здороваемся. Никто не спрашивает, что мы здесь делаем. Никто вообще не задает никаких вопросов. Мы для них просто ничем не выделяющаяся часть пейзажа.

Солнце склоняется к горизонту. Соответственно, падает и температура. Рианнон зябко вздрагивает, я отпускаю ее руку и обнимаю за плечи. Она предлагает вернуться к машине и достать из багажника наше «секс-одеяло». Мы выкапываем его из-под груды пустых пивных бутылок, спутанных кабелей и прочей дряни, которая обычно скапливается в багажниках у парней. Хотелось бы понять, как часто пользовались этим одеялом, но я не тороплюсь прибегать к воспоминаниям Джастина. Вместо этого приношу одеяло на берег и аккуратно его расстилаю. Я ложусь и смотрю на небо, и Рианнон ложится рядом и смотрит на небо. Потом мы садимся близко-близко и сидим, разглядывая облака, стараясь вобрать в себя как можно больше.

– Мне кажется, этот день должен стать одним из лучших в моей жизни, – произносит Рианнон.

Не глядя, я нахожу ее руку.

– Расскажи мне о других днях, похожих на этот, – прошу я.

– Не знаю…

– Ну хотя бы об одном. Первое, что придет на ум.

Рианнон на мгновение задумывается. Затем качает головой:

– Да ну, глупо как-то.

– Все равно расскажи.

Она поворачивается и кладет руку мне на грудь. Задумчиво поглаживает ее круговыми движениями.

– Почему-то первое, что приходит в голову, – шоу «Дочки-матери», с показом мод. Обещаешь, что не будешь смеяться?

Я обещаю.

Она изучающе смотрит на меня. Убеждается, что я не шучу. Затем продолжает:

– Тогда я ходила вроде бы в четвертый класс. Фонд Ренвика устраивал благотворительную акцию по сбору денег для жертв урагана, и они зашли в наш класс в поисках добровольцев. Я не советовалась с мамой, я просто записалась. И когда я рассказала об этом дома… Ну ты знаешь, какая она у меня. Она была в ужасе. Уговорить ее сходить в супермаркет – это еще куда ни шло. Но участвовать в шоу? Перед незнакомыми? С таким же успехом я могла бы попросить ее сняться для «Плейбоя». О боже, какая жуткая идея!

Ее рука на моей груди замирает. Она смотрит в небо.

– Но вот ведь какое дело: она не сказала «нет». Мне кажется, я вот только сейчас понимаю, чего ей это стоило. Она не заставила меня идти к учительнице забирать заявление. Нет. Когда настал срок, мы подъехали к зданию фонда и нам сказали, куда идти. Я подумала, что нам выдадут комплекты, подобранные под пару, но вышло не так. Вместо этого нам разрешили выбирать на складе все, что хотим. Вот мы и ходили там, примеряя все подряд. Я, естественно, набросилась на платья – я была еще таким ребенком! В конце концов выбрала светло-голубое платье, все в оборках. Мне казалось, оно такое изысканное.

– Уверен, это было классное платье, – говорю я.

Она пихает меня в бок.

– Прекрати издеваться. Дай дорассказать.

Я прижимаю ее руку к своей груди. Наклоняюсь и быстро целую ее.

– Продолжай, – прошу я.

Мне нравится ее слушать. До сих пор никто не рассказывал мне о себе. Обычно приходится самому обо всем догадываться. Я ведь понимаю, что любой, рассказав мне что-то, вправе ожидать, что я запомню его рассказ. А я не могу дать такой гарантии. Нет способа проверить, остается ли что-нибудь в памяти хозяина того тела, которое я покидаю. И как ужасно, должно быть, сначала довериться человеку, а потом в нем разувериться! Мне не хочется быть за это в ответе.

Но сейчас, с Рианнон, я не могу устоять перед желанием выслушать ее.

И она продолжает:

– Так что забираю я свое «бальное» платье, и наступает очередь мамы. Удивительно, но она тоже решила надеть платье. Никогда прежде я не видела ее такой нарядной, в самом деле. И вот что изумило меня больше всего: это не я в итоге оказалась Золушкой, а она.