Исповедь. Пленница своего отца - Жан-Мишель Карадек Страница 4
Исповедь. Пленница своего отца - Жан-Мишель Карадек читать онлайн бесплатно
Мы купили большие венки и букеты цветов, заказали лакированную металлическую пластинку с его фотографией и траурные ленты с позолоченными надписями: «Нашему дорогому усопшему», «Нашему любимому отцу», «Вечная память».
Марианна была против подобных надписей, она настаивала, что на траурных лентах следует написать: «Подонок», однако я заставила ее умолкнуть. О мертвых не принято говорить ничего плохого. Кроме того, я боялась, что Старик может и с того света ее услышать…
Мне никак не верилось, что он в самом деле лежит в этом огромном гробу, который пришлось делать на заказ, потому что в стандартный гроб Старик не помещался: он был слишком крупным. У меня то и дело возникало желание оглянуться и посмотреть, не подкрадывается ли он ко мне сзади.
Старушка вела себя как обычно, если не считать того, что время от времени шмыгала носом и подносила платочек к своим маленьким злобным глазкам, делая вид, что вытирает слезы. Ее рот был перекошен, и она прислонилась к Брису, своему восьмилетнему любимчику, родившемуся в 1991 году. Она опиралась на него, прижимая мальчика к себе. Брис не осмеливался вырваться и лишь молча смотрел на своих братьев, собравшихся по другую сторону ямы.
Раймон, старший из моих сыновей, родившийся в 1982 году (его все звали Раймон-младший), стоял, понурив голову и не зная, что ему делать со своими руками. В конце концов он засунул их в карманы, но тут же вытащил обратно, бросив боязливый взгляд на гроб. Брюно, мой второй по счету сын, родившийся в 1986 году, обычно пытался во всем подражать старшему брату. Его костюм был слишком маленьким для него, и он старался не расправлять плечи, опасаясь, что материя пиджака может треснуть. Брюно не отрываясь смотрел на гроб с таким видом, как будто видел сквозь древесину своего отца.
Реми, мой третий сын, родился в 1988 году, то есть через два года после появления на свет Брюно. Сейчас у него были красные от слез глаза, однако он с напряжением наблюдал за всем происходящим, и от его внимания ничего не ускользало.
Режис, родившийся в 1989 году, то слегка покачивался вперед-назад, то чертил носком ботинка полосы в пыли, то развлекался тем, что сгребал перед собой гравий в небольшие кучки.
Борис, появившийся на свет в 1993 году, вел себя по отношению к старшим братьям довольно нагло, хотя ему и было всего шесть лет.
Рюди — он родился тремя годами позже, то есть в 1996 году, после моей тогдашней попытки бегства, — находился сейчас на руках у Марианны.
Рюди, мой седьмой по счету ребенок, был моей местью. Я держала в тайне имя его отца, хотя Старик верил — или делал вид, будто верит, — что Рюди такой же его сын, как и шестеро остальных.
Мы стояли все вместе — все семейство Гуардо, — собравшись в последний раз вокруг человека, который был центром нашей жизни, хозяином наших тел и душ, тираном, склонным к садизму и не терпящим непослушания. Мы влачили то жалкое существование, которое он навязал нам под всеобщее молчание — в том числе и молчание обитателей находящейся в департаменте Сена и Марна деревни Куломм, живших рядом с нами и относившихся к нам абсолютно равнодушно. Мы были брошены всеми — депутатами, учителями, соседями, жандармами, органами юстиции, врачами, социальными службами, учреждениями поддержки семьи… Социальная защита, существующая в цивилизованном обществе, — это было для кого-то другого, но не для нас. Мы пытались вырваться из мирка, который Старик для нас создал, но при этом никто — абсолютно никто! — никогда даже не пытался помочь нам и поставить на место этого монстра, превратившего нашу жизнь в тюремное заключение. Мы были пленниками своего отца.
«Как это замечательно, что он умер!» — подумалось мне.
Впрочем, в этот день 1999 года я испытывала отнюдь не облегчение и радость по поводу наконец обретенной свободы. Как раз наоборот, меня охватило отчаяние. Я лишилась единственной ниточки, связывавшей меня с жизнью, пусть даже при такой жизни я подвергалась издевательствам и была вынуждена беспрекословно выполнять все требования палача, который насиловал и мучил меня в течение почти тридцати лет.
В общем, в этот день я не радовалась, а страдала всем своим существом и ощущала в душе жуткую пустоту — такую же, как в той бездонной яме, которая вот-вот должна была поглотить Старика и в которую мне хотелось броситься самой, чтобы исчезнуть в ней навсегда.
Я уже выплакала все слезы, а потому мои глаза были теперь сухими. Еще мне казалось, что у меня высохли мозги и что мысли бродят туда-сюда, как заблудившиеся в тумане путники. Хотелось только одного — впасть в столь знакомое мне полузабытье, в которое я погружалась после того, как Старик заставлял меня подышать эфиром, чтобы мое сознание затуманилось и я перестала осознавать то, что он со мной делал.
Вскоре мне все это надоело. Захотелось, чтобы похороны закончились как можно быстрее.
Я подошла вплотную к яме. Когда-то здесь зароют в землю и наши гробы. Их будут ставить один за другим рядом с его гробом, будут ставить аккуратно и ровно — так, как он расставлял нас вокруг себя, когда был жив.
Служащие похоронного бюро подняли гроб на веревках, однако, поскольку он был очень тяжелым, не удержали его, и тот рухнул наземь. Раздавшийся при этом грохот было слышно, наверное, в самых дальних уголках кладбища. Все недовольно поморщились, а возившиеся с гробом служащие тихонько выругались себе под нос.
Они снова подняли гроб, а потом резко опустили его на дно ямы. При этом послышался еще более оглушительный грохот, похожий на удар гонга. Мне показалось, что этот вибрирующий звук отдается эхом у меня в костях.
Затем все стало происходить как-то побыстрее. Мы бросили в яму цветы, и я, обернувшись, поискала взглядом Марианну.
Она ласково поглаживала Рюди, пытаясь его успокоить: тот, сидя у нее на руках, вдруг расплакался.
Тогда я еще не знала, что в тот момент моя жизнь только начиналась.
2Меня зовут Лидия Гуардо. Мне сорок пять лет. Я едва умею читать и уж тем более писать.
Эта книга — история моей жизни. Я старательно, ничего не утаивая, рассказала ее знакомому писателю. Я называю его своим «маленьким котиком» (хотя он и старше меня), поскольку думаю, что он испытывает ко мне большую симпатию и, кроме того, пытается меня понять.
Он никогда не смог бы пережить того, что пережила я. Впрочем, мне иногда кажется, что все это произошло не со мной, а с кем-то другим.
Как бы там ни было, выговориться — это очень полезно.
Я была лишена такой возможности в течение стольких лет и уже не осознавала, что изливать свои чувства для человека не менее важно, чем дышать.
Я не стала утаивать от своего писателя тех мерзостей, которым мне пришлось подвергнуться, пусть даже и не хотелось описывать их подробно, и я видела по его глазам, что слушать все это ему неприятно.
Кстати говоря, именно по ужасу во взглядах других людей я поняла: то, что я пережила, является чем-то из ряда вон выходящим.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments