Потерять и найти - Брук Дэвис Страница 4

– Не надо так делать, – попросил он, а потом взял клавишу и положил обратно в линию.

– А откуда у вас их столько?

– Одолжил у кое-кого.

– У кого?

Милли заметила, что из кармана у собеседника торчит отвертка. Старик тут же прикрыл ее рукой.

– На нас, стариков, никто никогда не подумает, – слабо улыбнувшись, пояснил он. – Мы как будто невидимые.

– Вас как зовут?

– Карл. Карл-который-печатает-вслепую. А тебя?

– Просто Милли.

– Где твоя мама, Просто Милли?

– Она скоро придет. У нее золотистые туфли.

Сказав «золотистые туфли», Милли почувствовала, как ее тянет Вторая точка, и схватилась за живот. Она поерзала на стуле и пристроила на стол банку с мухой.

– Вы вчера сделали Мертвое Создание.

Карл поднял банку и осмотрел ее.

– Правда? – Он постучал по стеклу.

Милли кивнула.

– И я его похороню.

* * *

Первым Мертвым, которого похоронила Милли, стал раздавленный папой паук.

– Если ты не прибьешь этого паука, Гарри, я прибью тебя! – приговаривала мама, прыгая с одной ноги на другую.

Папа встал со стула, снял ботинок и хлопнул им по стене. Один раз. Второй. Третий. Четвертый. Паук упал на пол. Папа поднял его за ножку и выбросил на улицу, а потом, подмигнув Милли, снова уселся перед телевизором. Милли не нашлась что сказать. Она молча наблюдала, как папа смотрит одну передачу за другой.

– А мы можем устроить похороны? – спросила она, когда по экрану поползли титры. – Для паука. Как для бабули.

– Похороны только для людей, Миллз, – пробормотал папа, переключая каналы. – Ну и для собак.

– А для лошадей?

– Для лошадей тоже, – отозвался он, пока спортсмен в телевизоре рекламировал какие-то витамины.

– А для кошек?

– Да.

– А для змей?

– Нет.

– Почему?

– Потому.

На экране появилась машина на фоне живописного горного пейзажа. Все семейство в машине сияло белоснежными улыбками.

– А для деревьев?

– Нет.

– Почему?

– Потому что «потому» кончается на «у».

– А для мокриц? Планет? Холодильников?

– Милли! – воскликнул папа. – Только для людей. Может, еще для крупных животных. Всё.

– Почему?

– Потому что иначе мы бы целыми днями только и делали, что похороны устраивали! А так нельзя.

– Почему?

– Потому что у нас и без того полно дел. – Папа вздохнул, а на экране тем временем какой-то дяденька кричал о мобильных телефонах.

Той ночью Милли собрала свой рюкзак, достала из-под кровати фонарик и выскользнула на улицу. Паук лежал на траве у подъездной дорожки. Девочка сгребла его ладонями. Он высох на солнце и сейчас казался маленьким и легким.

Ночной ветер кружил по двору, и паучок щекотал Милли руки.

Тут с громким «вжиииих!» ветер подхватил паука и понес его прочь. Милли задрала голову и побежала следом. Он летел под звездами – через двор, дорогу и вниз по улице – к пустырю, сияя в лунном свете. И казалось, высоко-высоко в черном небе мерцала целая россыпь таких сияющих пауков.

А потом ветер вдруг затих так же неожиданно, как и начался, и паук крошечной звездочкой упал на землю.

Над пустырем высилось дерево – такое высокое, каких Милли еще не приходилось видеть (уж точно выше папы!). Положив паука к себе в рюкзак, она забралась на самую вершину дерева. Отсюда казалось, что луна совсем близко и ее можно достать и повертеть в руках.

Милли обхватила ветку ногами и оперлась спиной о ствол. Потом достала из рюкзака паука, банку из-под соуса, клубок ниток, свечку, спички и кусок картона. В последний раз взглянула на паука и положила его на дно банки, устланное салфетками. Затем зажгла свечку и поставила рядом. Обмотала крышку веревкой, завязала на одном ее конце узелок, а другой продела в дырку в картонке. Привязав веревку к ветке, Милли отпустила банку, и та повисла, как фонарик, слегка покачиваясь на ветру. На картонке было аккуратно выведено: «Паук.? – 2011 г.».

Милли коснулась пальцами линии между вопросительным знаком и годом смерти паука. Туда-обратно, туда-обратно.

«Странно, – подумала она, – что от всей его жизни осталась какая-то малюсенькая линия».

Карл никогда не разговаривал с Еви о похоронах. А зачем? Слова давались ему тяжело и камнем лежали на сердце. Он хотел лишь одного: чтобы, пока он жил, жила и она. Вот и все.

Похороны устроил их сын, в то время как сам Карл заново учился жить: подниматься с кровати, чистить зубы, причесываться, есть.

Похороны были длинными, медленными, монотонными. Перед началом службы его бесконечно долго обнимали те, чьих имен он никак не мог вспомнить. Он старался не соприкасаться с ними щеками. Ох, как же непривычно обнимать кого-то, кроме собственной жены!

Карл сидел в первом ряду и, затаив дыхание, смотрел на гроб, на крышке которого раскинулась целая цветочная клумба.

Как же странно дышать, пока она не дышит! Казалось, гроб вот-вот откроется, цветы полетят во все стороны, и Еви выскочит наружу с криком: «Сюрприз!»

– Я не буду сердиться, если ты меня разыгрываешь, – прошептал Карл.

Он хорошо помнил траурную речь единственной еще живой подруги Еви со старой работы. Один за другим все их друзья умирали, будто на войне: падали замертво в магазинах и парках, угасали в больницах и домах престарелых – но эта женщина умирать не собиралась, о нет. Она стояла у микрофона, живее всех живых, а Карл в это время думал: «Чтоб ты сдохла».

Он шагнул к гробу, обхватил руками крышку и промолвил:

– Еви.

Люди вокруг шептались, но голоса их звучали где-то очень далеко. Он уткнулся лицом в сосновую крышку. Закрыл глаза. Сделал вдох.

– Еви, – прошептал он вновь, касаясь губами дерева.

Карл хотел убедиться, что она там. Схватился за крышку, откинул ее…

…И вот она – несомненно мертвая, с чужим, будто каменным лицом. Он вцепился в стенку гроба, не в силах ее отпустить. Ни коснувшийся его локтя священник, ни ворвавшийся в церковь ветер не смогли заставить Карла это сделать. И даже когда крышка гроба картинно захлопнулась и с силой ударила его по пальцам, он не пошевелился. Даже не почувствовал боли, потому что с болью уже давно был неразлучен.