За миг до откровения - Валентина Ива Страница 4

Приказом № 247 от 15 мая 1975 года оба были командированы из Германии в город Ленинград для поступления в Военно-медицинскую Академию имени С. М. Кирова.

Такой удачи никто и не ожидал. Известно, что Военно-медицинская Академия основана в 1798 году Указом Императора Павла I и с момента создания носила наименование «Медико-хирургическая Академия». Это образовательное учреждение является старейшим среди военных академий и медицинских ВУЗов страны. Академия в дальнейшем неоднократно переименовывалась: в 1808 году – в «Императорскую Медико-хирургическую Академию», в 1881 году – в «Императорскую Военно-медицинскую Академию». Вскоре после учреждения академия была возведена в ранг «Первых учебных заведений империи» и до 1917 г. совмещала функции учебного заведения и Академии медицинских наук.

В 1918 году академия стала носить название «Военно-медицинская Академия», а в 1935 году была переименована в «Военно-медицинскую Академию имени С. М. Кирова».

Так как Военно-медицинская Академия являлась основным центром профессиональной подготовки военных врачей, путевка на повышение своего уровня медицинского образования выпала двум майорам одновременно, что не всегда бывает хорошо.

Два друга легко и успешно сдали экзамены и, переполненные чувствами хорошо сделанного дела, удовлетворения и полноты собственного достоинства, почувствовали, что имеют полное право на праздник души и тела. В Ленинграде на Васильевском острове проживал любимый дядя майора Грюкова, к которому они на радостях и поехали.

В портмоне каждого из майоров лежали билеты на самолет в Германскую Демократическую республику. Билеты были приобретены на рейс немецкой компании, поэтому в каждом билете фигурировали фамилии офицеров, которые предварялись приставкой «мистер» (mister). В советское время, как известно, все были товарищи и друзья, никаких господ и мистеров в Советском Союзе не существовало, поэтому друзья пошутили по поводу «мистера Гобия» и «мистера Грюкова», исполняя реверансы и книксены по отношению друг к другу.

– Мистеру Гобию! – поклонился и шаркнул ногой Грюков.

– Мистеру Грюкову! – присел и согнулся в сатирическом поклоне Гобий.

На улице Тифлисской Васильевского острова, упирающейся в набережную Макарова, одной из самых коротких улиц острова, их с нетерпением ждали. Улица Тифлисская сложилась в первой трети XVIII века, когда с левой стороны был сооружен Старый гостиный двор, а с правой – дом московского губернатора К. А. Нарышкина, который с 1730-х годов занимала портовая таможня. Здесь веяло прошедшими веками и историей России. Рассматривать старинные особняки не входило в задачи страждущих офицеров. Они стремились к душевным родным и близким и к богато накрытому столу с закусками и, соответственно, напитками. «На Руси заведено: длинных тостов не бывает, водку пьём, а не вино, водки вечно не хватает…» – как поют барды. «Все торопимся сказать, сердце бьется, веселится, чтобы удаль показать, а не то, чтобы напиться…». За здоровье всех, кто здесь, за счастье, за моряков, за артиллеристов, за военных врачей, за успехи, за отъезд и за приезд… тосты, короткие, как выстрел, ложились автоматной очередью на распахнутую душу слушателей академии. Гобий точно помнил, что рейс ранний и надо успеть до того, как разведут мосты, но расчет на могучий организм товарищей майоров оказался неточным. Когда они гнали таксиста нетрезвыми голосами, было уже поздно… Мосты развели, и надеяться можно было только на чудо.

– Пэслушэй, – медленно растягивал слова отяжелевший от усталости Владимир Исаевич, – Прэдлагаю вернуться, капэльку поспать и утром-м-м….

– Э, нет! – категорически отрезал Гобий. – Ночуем на вокзале и первой лошадью успеем, а если вернемся, то – крантец!

На вокзале не то, что яблоку, – вишенке некуда было упасть. Прорва народа занимала все квадратные сантиметры площади вокзала, а на улице полоскал беспросветный ленинградский дождь. Протиснувшись к стойке с закрытым окном и зажав баулы между ног, они попытались облокотиться на пятидесятисантиметровую полочку, чтобы прислонить парящие в пространстве с кувырками в воздухе хмельные головы. Глаза закрывались сами собой. Локти съезжали с пьедестала, и подпертые ладонями головы шумно падали прямо в пропасть.

– Упали-с, мистер Грюков? – нагло иронизировал Борис Петрович.

– Вас не спросил, мистер Гобий! – парировал Владимир Исаевич.

Грюков, пытаясь удержать тело в равновесии, задевал окружающих людей и низким хриплым голосом говорил: «Пардон, твою мать». Гобий безуспешно пытался пристроить свое могучее плечо на крохотную полочку и хоть как-то зафиксироваться, но тщетно. Ближе к утру они выползли на воздух.

– Ну, как Мистер Гобий? Пить надо меньше?

– Да уж, Мистер Грюков. Надо меньше пить. Вас не остановишь, берешь дистанцию и прешь, как танк, до упора.

– Ты как хочешь, а я летать не люблю. Мне надо добавить.

Когда-то давно, несколько лет назад, его друг с женой и детьми погиб в авиационной катастрофе, с тех пор Владимир Исаевич, если можно не лететь – не летел, а если нельзя, то только без сознания, то есть напивался до бесчувствия.

– Если ты добавишь, я тебя не понесу. В самолете добавишь, – сурово пресёк дебаты Борис Петрович.

И они стали таращить глаза в предутренний серый туман и молча ждать, когда лягут мосты.

– Нельзя на тебя положиться, мистер Грюков. Горазд ты водку жрать. Безответственный ты чел.

– От такого же слышу, мистер Гобий!

И они, с усилием разлепив безнадежно закрывающиеся глаза, с надеждой всматривались в туман хмурой белой ночи.

Надоел этот суп с фрикадельками. Что сварить на обед? – Чёрт его знает. Хочется как можно быстрее сварганить какую-нибудь о-о-очень вкусную диетическую еду, при этом полезную, и чтобы – на всю неделю, и целых шесть дней не заморачиваться этим противным, но необходимым занятием. Моя покойная бабуля каждое утро начинала вопросом, обращенным к уходящей на работу маме:

– Ниночка, что приготовить на обед?

А мама всегда говорила одно и то же:

– Приготовь что хочешь… – и, убегая, добавляла: – Ну, суп какой-нибудь… или борщ… – доносилось уже издалека.

Я сидела и делала уроки, невнимательно уставясь в учебник третьего класса, и думала: «Что тут спрашивать? Сварила макароны, да и все дела!».

Эта «оригинальная» мысль взбодрила меня. Я поставила воду для макарон, потом мне стало стыдно: муж любит первое и второе, и третье, и я принялась чистить картошку, лук и морковь – для борща… Слава богу, мне сегодня в налоговую и у меня еще целых два часа до выхода из дома… Переключая программы телевизионных передач и избегая последних новостей, от которых у меня ноет желудок, я оставила бодренькую музыку, которая оказалась «Торжественным маршем» Мусоргского.