Школьные дни Иисуса - Джозеф Максвелл Кутзее Страница 4

Когда девчонки прыгают с сарая, платья у них раскрываются, как лепестки цветов, и открывают взорам одинаковые розовые трусики.

Винограда после сбора все еще навалом, целые корзины. Дети набивают себе рты, а руки и лица у них липкие от сладкого сока. У всех, кроме Давида, который ест по одной виноградине, выплевывает косточки и тщательно моет потом руки.

– Остальные могли бы поучиться у него манерам, – отмечает Инес. «У моего мальчика, – хочется ей добавить, и он, Симон, это видит, – у моего умного, воспитанного мальчика. Совсем он не такой, как эти голодранцы».

– Он растет быстро, – соглашается он. – Возможно, слишком быстро. Мне его поведение иногда видится… – он медлит с этим словом, – слишком авторитетным, чересчур властным. Ну или мне так кажется.

– Он мальчик. У него сильный характер.

Цыганская жизнь Инес, может, и не подходит, и ему она не подходит тоже, а вот мальчику нравится, без сомнения. Он, Симон, никогда не видел его таким подвижным, таким заводным. Он просыпается рано, ест жадно, а потом носится с друзьями весь день. Инес пытается навязать ему кепку, но кепка вскоре теряется и не находится. Когда-то он был бледен, а сейчас загорелый, как желудь.

Не с малюткой Флоритой он ближе всех, а с Майте, ее сестрой. Майте семь лет, она старше его на несколько месяцев. Из трех сестер она самая хорошенькая – и самая заботливая по натуре.

Однажды вечером мальчик исповедуется Инес.

– Майте попросила меня показать ей мой пенис.

– И? – говорит Инес.

– Она говорит, что, если я покажу ей свой пенис, она покажет мне свою штучку.

– Тебе надо больше играть с Бенги, – говорит Инес. – Не стоит все время играть с девочками.

– Мы не играли, мы разговаривали. Она говорит, что, если я засуну пенис в ее штучку, у нее будет ребенок. Это правда?

– Нет, неправда, – говорит Инес. – Вымыл бы кто-нибудь этой девочке рот с мылом.

– Она говорит, что Роберто ходит к женщинам в комнату, когда они спят, и засовывает пенис в штучку ее маме.

Инес бросает на него, Симона, беспомощный взгляд.

– То, что делают взрослые, иногда кажется странным, – вмешивается он. – Когда вырастешь – поймешь лучше.

– Майте говорит, что мама заставляет его надевать воздушный шарик себе на пенис, чтобы не было ребенка.

– Да, все правильно, некоторые люди так делают.

– А ты надеваешь на пенис шарик, Симон?

Инес встает и выходит.

– Я? Шарик? Нет, конечно, нет.

– Тогда, раз ты не надеваешь, у Инес будет ребенок?

– Мой мальчик, ты рассуждаешь о половом акте, а половой акт – дело людей женатых. Мы с Инес – не женаты.

– Но ты же можешь делать половой акт, даже если вы не женаты?

– Да, можно совершить половой акт, если ты не женат. Но иметь детей, когда не женат, – скверная штука. В целом.

– Почему? Потому что такие дети – huérfano?

– Нет, ребенок, родившийся у незамужней женщины, – не huérfano. Huérfano – это нечто другое. Где ты нашел это слово?

– В Пунта-Аренас. Многие мальчики в Пунта-Аренас – huérfanos. А я сам huérfano?

– Конечно, нет. У тебя есть мама. Инес – твоя мама. А huérfano – это ребенок, у которого вообще никаких родителей.

– Откуда берутся huérfanos, если у них нет родителей?

– Huérfano – это ребенок, у которого родители умерли и оставили его одного на белом свете. Или иногда у матери нет денег на еду, и она отдает ребенка другим людям, чтобы они за ним присматривали. За ним или за ней. Вот так получается huérfano. Ты – не huérfano. У тебя есть Инес. У тебя есть я.

– Но вы с Инес – не мои настоящие родители, значит, я huérfano.

– Давид, ты прибыл на корабле, как и я, как и все люди вокруг нас – те, кому не выпала удача здесь родиться. Скорее всего, Бенги, его брат и сестры тоже приплыли на кораблях. Когда переплываешь океан на корабле, все воспоминания смываются, и ты начинаешь совершенно новую жизнь. Вот так все устроено. Никакого «прежде» нету. Никакой истории. Корабль причаливает в порту, мы сходим по трапу – и оказываемся здесь и сейчас. Отсюда начинается время. Ход часов. Ты – не huérfano. Бенги – не huérfano.

– Бенги родился в Новилле. Он мне сам сказал. Он никогда не плавал на корабле.

– Хорошо, если Бенги, его брат и сестры родились здесь, тогда их история тоже начинается здесь, и они не huérfanos.

– Я помню время до того, как оказался на корабле.

– Ты мне уже говорил. Многие люди говорят, будто помнят жизнь, какая была у них до того, как они пересекли океан. Но с такими воспоминаниями есть неувязка, а поскольку ты умный, я думаю, ты понимаешь, в чем она состоит. Неувязка состоит в том, что нам никак не определить, настоящие ли это воспоминания или же придуманные. Потому что иногда придуманные воспоминания кажутся такими же настоящими, как настоящие, особенно когда нам хочется, чтобы они такими были. Например, кто-то желал бы быть царем или благородным господином до того, как пересек океан, и так сильно он этого хочет, что убеждает себя, будто он и впрямь был царем или господином. Однако такая память, скорее всего, ненастоящая. Почему? Потому что цари – штука довольно редкая. Лишь один человек на миллион становится царем. И потому, если кто-то помнит себя царем, это, скорее всего, выдумка, а сам человек забыл, что все придумал. То же и с другими воспоминаниями. И никак не проверить, настоящее у человека воспоминание или ложное.

– Но я разве родился у Инес из живота?

– Ты вынуждаешь меня повторяться. Я могу сказать либо «Да, ты родился у Инес из живота», либо «Нет, ты родился не у Инес из живота». Ни тот, ни другой ответ не приблизит нас к истине. Почему? Потому что, как и у всех, кто прибыл на корабле, ты не можешь этого вспомнить – и Инес не может. А раз не можешь вспомнить, значит, и ей, и тебе, и всем нам остается лишь придумывать истории. Например, я могу тебе сказать, что в свой последний день прежней жизни я стоял в огромной толпе, ждущей отправления, такой громадной, что пришлось вызвать по телефону капитанов и лоцманов в отставке, чтобы они прибыли в порт помогать. И в той толпе, мог бы я сказать, я увидел тебя и твою маму – собственными глазами. Твоя мать держала тебя за руку, у нее был встревоженный вид, она не понимала, куда податься. И тут, мог бы я сказать, я потерял вас обоих из виду, в толпе. Когда наконец пришла моя очередь взойти на борт, я увидел тебя – одного, ты цеплялся за леер и кричал: «Мама, мама, ты где?» Я подошел, взял тебя за руку и сказал: «Пойдем, дружочек, я тебе помогу найти маму». Вот так мы и познакомились… Вот такую историю я мог бы рассказать – как впервые увидел тебя и твою маму – как запомнил.