Когда был Лютер маленький, с кудрявой головой... - Андрей Дубровский Страница 4

Однажды пришёл к Лютеру местный полководец Дизастрий и сразу с порога, даже шляпы толком не сняв, принялся жаловаться на то, что за последнее полугодие у него вырос процент поражений по сравнению с тем же периодом в прошлом году.

– Всё никак не могу понять! – жаловался Дизастрий. – Я так тщательно разрабатываю план сражения: эта колонна идёт сюда, постепенно отклоняясь влево под углом в 37 градусов, а эта – туда, сдерживая шаг до 4 км/ч, третья колонна сначала идёт прямо, потом резко уходит вправо и, обойдя рощу, выходит в тыл левого крыла противника. Мои планы подобны изящной шахматной комбинации. Но когда начинается сражение, всё идёт не так, как задумано: войска путаются, колонны перемешиваются, и невозможно уже выполнить второй пункт плана, не говоря о третьем и четвёртом, а ведь иногда у меня бывает до восьми пунктов! Иногда просто плакать хочется. Тогда я уединяюсь в своей палатке и плачу.

– Позвольте вопрос, – осторожно начинает Лютер. – Бумага, на которой вы составляете свой план, гладкая?

– И даже очень! – охотно и с какой-то тайной гордостью отвечает полководец Дизастрий. – Я бы даже сказал, что гладкая бумага – моя слабость.

– Тогда позвольте ещё вопрос, – продолжает Лютер. – А местность, на которой проходят сражения, она тоже гладкая? Как ваша бумага? Ни одного холмика, ни оврага?

– Ну что вы! – удивляется наивному вопросу полководец. – Где же вы видели такую местность?.. Хотя, постойте, – начинает потихоньку прозревать Дизастрий. – Ну, конечно же! План на гладкой был бумаге, да забыл я про овраги!

Так, благодаря Лютеру, появилось всемирно известное ныне крылатое выражение.

Но вновь подступает к Лютеру полководец Дизастрий.

– Объясните мне вот ещё что: германские солдаты весьма стойкие в бою, но почему же под моим командованием они предпочитают соревноваться с противником всё больше в беге, нежели в отваге?

На это Лютер отвечает:

– Подобно тому как ваши громоздкие планы не выдерживают столкновения с реальностью, так и ваши солдаты не выдерживают столкновения с врагом. Смешавши свои ряды, войско уже ни о чём не помышляет, кроме как о бегстве. И тогда достаточно лишь одного неосторожного, пусть даже ложного, выкрика типа: «Полководец убит», «Мы окружены», «Всё пропало» и тому подобного паникёрства… Кстати, если вы задержитесь в нашем городе до завтра, я продемонстрирую вам сущность отступления на практике.

Назавтра Лютер повёл Дизастрия на обедню в церковь, с на редкость скучнейшим проповедником, начисто лишённым ораторского дара. Зато после обедни местный купец устраивал пир для всех горожан в честь выгодной женитьбы своего сына.

В этот раз проповедь, как нарочно, длилась дольше обычного, или это только казалось прихожанам, изъёрзавшимся на своих местах в нетерпеливом предвкушении предстоящего празднества. В какой-то момент проповедник умолкает, то ли переводя дыхание, то ли собираясь с мыслями, и тогда со своего места вскакивает купец, думая, что проповедь закончилась, а скорее, желая так думать, и спешно возглашает:

– А теперь прошу всех на пир!

И тут добропорядочные досель горожане повскакивали со своих мест и, толкаясь и пихаясь, бросились к выходу. И напрасно к ним взывали проповедник и служки его, говоря, что служба ещё не закончилась, и увещевали остаться совсем ненадолго – ничто уже не могло остановить исход прихожан из церкви. И стоя во вмиг опустевшей церкви, Дизастрий на деле убедился в истинности слов Лютера о сути отступления.

Впоследствии Дизастрий щедро отплатил Лютеру за его советы добром из добычи, захваченной в череде победоносных сражений.

У Мартина было одиннадцать братьев и три сестры. Семья была дружная и богобоязненная. Ныне всякие иезуиты и книжники утверждают, что семья Лютера была католической, потому как протестантизм придумал много позже сам Мартин Лютер. Но всё это ложь и клевета! Слышал ли кто-нибудь из смертных хоть слово правды из уст иезуита?!

Итак, семья Лютера была… как бы это объяснить… прото-протестантской. Все члены этого непогрешимого семейства были недовольными католиками и меж собою протестовали против каждой буллы папы ватиканского. Бывало, соберётся всё семейство после ужина у камина, отец прочтёт вслух новую буллу, напечатанную в газете «Ватиканские правдивые известия», и стоит после этого по всей комнате возмущённый гул домочадцев.

Старший брат Мартина, Александр, не довольствуясь одними только осуждениями булл, пошёл дальше: он решил убить источника этих булл – самого папу ватиканского! Для этой цели он смастерил арбалет и стал ждать удобного случая.

Но удобного случая всё не представлялось, и тогда Александр решил пойти ещё дальше, а именно в Ватикан, где жил тогда ненавистный папа, и там исполнить задуманное. В Ватикане он бродил по улицам, заглядывал в каждую дверь, в каждую лавку в поисках коварного папы. Но хитроумный папа ловко скрывался от отчаянного Александра.

Однажды глубокой ночью в одном из ватиканских трактиров, где Александр искал папу, он в угаре откровения рассказал одному из местных, оказавшихся рядом, о своём благородном намерении. Услышав это, ватиканец сослался на то, что забыл отдать книгу в библиотеку, и быстро удалился.

Наутро в номер к старшему брату Мартина явились приставы в сопровождении швейцарских гвардейцев. Они отняли у неудавшегося папоубийцы арбалет и заключили его в темницу. А потом и вовсе казнили.

Узнав про случившееся со старшим братом, Мартин пришёл в сильное негодование – он вообще не любил, когда казнили его старших братьев. Мартин собрал свои скромные пожитки, попрощался с семьёй и пошёл в Ватикан, делать революцию.

В Ватикане Мартину приходилось трудно. Он постоянно переезжал с квартиры на квартиру и отрастил бороду, чтобы не быть узнанным хозяевами этих квартир, за которые Лютер не платил, руководствуясь своим принципом нестяжательства. Непонятый, он каждую минуту рисковал быть отведённым очередным дремуче-отсталым домовладельцем к судье.

Наконец, неготовность ватиканцев воспринять революционные идеи Лютера заставила его удалиться из столицы. Он направился в Швейцарию, чтобы своими проповедями убедить тамошних жителей не поддерживать кровавый режим папы и не вступать в ряды швейцарской гвардии.

Но и ватиканские вербовщики не дремали. Видя, что на их богопротивных вербовочных пунктах толпится всё меньше швейцарской молодёжи, они выдумали нечто совсем уж противоречившее Священному Писанию и людским законам – контрактную службу. Если до этого вербовщики призывали людей в ряды воинства папского сладкими речами, то ныне стали сулить за службу щедрую плату.

И вновь швейцарские военкоматы заполнились несознательным людом призывного возраста. А Лютер, негодуя на столь укоренившийся средь людей порок стяжательства, вернулся в родную Германию.

Сидел однажды Лютер в монастырском саду под деревом и думал о том, как бы насолить ватиканскому папе за все его инквизиции да индульгенции, инвеституры да… в общем, за все обидные «и», такие как, например, индифферентность к браку (целибат) и извращённая астрономия (с её геоцентричностью и слонами да черепахами, на которых покоится плоская Земля).