Око за око - Дженни Хан Страница 4

– Хочешь пойти со мной? Билеты распроданы, но я могу тебя провести.

– Не могу, – говорит Алекс, тяжело вздохнув. – Дядя Тим хочет отплыть на рассвете.

Дядя Алекса, Тим, – лысеющий убежденный холостяк. У него нет ни семьи, ни каких-то обязательств, потому все деньги он тратит на игрушки вроде новой яхты, на которой они с Алексом и его друзьями собираются на глубоководную рыбалку исключительно мужской компанией.

Я пожимаю плечами.

– Что ж, значит, больше не увидимся. – Я салютую ему как моряк. – Хорошей поездки!

Я говорю это с сарказмом, потому что совершенно не хочу, чтобы он уезжал. Теперь, когда Алекс больше не будет навещать меня на работе, последняя неделя лета обещает быть отстойной.

Он выпрямляется.

– Я могу подбросить тебя до парома.

– Да ладно, не парься.

Поворачиваюсь, чтобы уйти, но он хватает меня за ремешок сумки и снимает ее с моего плеча.

– Я только рад буду, Кэт.

– Ладно, если хочешь.

Алекс ведет машину к причалу и всю дорогу посматривает краем глаза на меня. Не знаю, почему, но из-за этого я чувствую себя странно. Я отворачиваюсь к окну, чтобы он не видел моего лица, и говорю:

– Ты чего?

Он тяжело вздыхает.

– Поверить не могу, что лето закончилось. Не знаю, такое чувство, что зря потратил время.

Не успев сдержаться, я говорю:

– Ты потратил время зря на своих друзей-неудачников, это ты хочешь сказать? Или на общение со мной?

Ненавижу себя за то, что говорю так, будто мне есть до этого дело.

Обычно Алекс защищает своих друзей, если я над ними смеюсь, но в этот раз он ничего не отвечает.

Всю оставшуюся дорогу я думаю о том, что будет, когда начнется учебный год. Останемся ли мы с Алексом друзьями? Да, этим летом мы провели вместе много времени, но я не уверена, что захочу общаться с ним в школе, на людях.

Мы с Алексом… Нам лучше вот так, когда есть только мы.

Он заезжает на парковку рядом с паромом, но не успевает остановить машину, как я внезапно принимаю решение и говорю:

– Я могу не ходить на концерт, если хочешь сегодня потусить.

Я не фанатка «Щенков чау-чау». К тому же они наверняка заедут еще. А мы с Алексом… Сегодня наша история может закончиться. Возможно, это наш последний вечер, и, думаю, в какой-то степени мы оба это понимаем.

Алекс улыбается:

– Серьезно? Ты останешься со мной?

Я открываю окно и зажигаю сигарету, чтобы он не увидел, что я тоже улыбаюсь.

– Да, почему бы и нет? Хочу своими глазами увидеть яхту богатенького буратино.

И Алекс отвозит меня туда. Яхта припаркована у особняка дяди Тима. Мы идем к ней, и я подшучиваю над тем, какая она безвкусная, но на самом деле думаю: «Черт возьми! Это судно больше, чем весь мой дом». Я никогда в жизни не видела такой красивой яхты. Она круче любой другой в порту.

Алекс забирается первым, я – за ним. Он проводит для меня быструю экскурсию: внутри яхта оказывается еще более роскошной. Итальянский мрамор, огромный телевизор с плоским экраном, винный погреб, забитый бутылками из Италии, Франции и Южной Африки.

Я думаю о Ренни. Она бы умерла, увидев все это.

И так же быстро я выкидываю ее из головы. В последнее время я редко о ней думаю, но меня бесит, что пока еще вспоминаю.

Пока я пытаюсь разобраться, как включить стерео, Алекс подходит ко мне сзади. Он очень близко, гладит мои волосы и перекладывает их набок.

– Кэт.

Я застываю. Губы Алекса касаются моей шеи. Он берет меня за бедра и притягивает к себе.

Он не в моем вкусе, совершенно.

Все это кажется полным безумием. Потому что, как только я поворачиваю голову, мы целуемся. И тогда я понимаю, что все лето ждала именно этого.

Неделю спустя

Я стою в ванной у зеркала, пытаясь вспомнить, как именно консультант из магазина косметики советовала рисовать стрелки, если у тебя азиатская внешность. Только вот… в голову лезут совсем другие мысли.

Вроде бы она говорила слегка заострить кончики. Я пробую на правом глазу, и получается неплохо. Почти заканчиваю левый глаз, и тут моя сестра Надя начинает так громко колотить в дверь, что я подпрыгиваю.

– Лил! Мне надо в душ! – кричит она. – Лилли-и-и!

Я беру щетку для волос, тянусь к двери и отпираю ее. Надя вбегает и включает воду. На ней свободная спортивная футболка, а ее блестящие черные волосы спутались на затылке. Она садится на край ванны и смотрит, как я расчесываюсь.

– Ты очень красивая! – говорит она охрипшим от сна голосом.

Правда? По крайней мере, снаружи ничего не изменилось.

Я продолжаю расчесываться. Двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, готово. Я расчесываю волосы двадцать пять раз каждое утро. Я делала так с самого детства.

Сегодня будет обычный день.

– Но я думала, что после Дня труда белое не носят, – добавляет Надя.

Я смотрю на свой новый свитер из белого кашемира: он мягкий и уютный. Я надела его с белыми короткими шортами.

– Никто больше не соблюдает это правило, – говорю я ей, отворачиваясь от зеркала. – К тому же белый – цвет зимы.

Я шлепаю ее по попе щеткой.

– Скорее забирайся в душ!

– Я успею накрутить волосы до того, как приедет Ренни? – спрашивает меня сестра.

– Нет! – отвечаю я, закрывая за собой дверь. – Пять минут!

Вернувшись в комнату, на автопилоте начинаю складывать школьные принадлежности в коричневую сумку. Новая ручка и кожаный ежедневник, который мама подарила мне в честь начала нового учебного года. Леденцы, вишневая гигиеническая помада. Я пытаюсь вспомнить, не забыла ли чего, но ничего не приходит в голову, так что я беру белые сандалии и спускаюсь по лестнице.

Мама на кухне в халате пьет эспрессо. Папа подарил ей на Рождество одну из дорогих новомодных кофе-машин, и она старается угодить ему, варя кофе хотя бы раз в неделю, хоть и предпочитает чай, а отца все равно почти всегда не бывает дома, и он даже не видит, как она этой машинкой пользуется. Мой отец – врач-исследователь. Все время, что я его помню, он работал над новым препаратом для лечения рака. Часть месяца он проводит в лаборатории в Бостоне и ездит по всему миру, чтобы представить свои открытия. Этим летом он даже попал на обложку какого-то научного журнала, название которого я все время забываю.

Показывая на тарелку с маффинами, мама говорит:

– Сядь и поешь перед уходом, Лилли. Я испекла твои любимые, с сахаром.