Прекрасная Отеро - Кармен Посадас Страница 40

– Расскажите, мадам, не думайте, что я спрашиваю об этом лишь из нездорового любопытства, просто это очень удивительно. У вас были любовные отношения друг с другом? Ведь вы только что упомянули, что в «бель эпок» было модно прослыть лесбиянкой? – спрашивает Ассунта, но я без особого труда узнаю в ее голосе бретонский оттенок и звон смеха, всегда казавшегося мне фальшивым.

Я умру этой ночью. Теперь я в этом уверена. Разве не голос Лиан де Пужи говорит устами Ассунты? Наверное, Провидению, всегда отличавшемуся своеобразным чувством юмора, показалось остроумным послать ко мне дух злейшего врага в последний день моей жизни. Боже мой, что за эффектный трюк: ведь я слышу голос надменной Лиан, или, что еще хуже, сестры Анны Марии, умершей под покровом церкви. Но подожди, лицемерка, я еще не мертва. Ты прекрасно меня знаешь, и тебе известно, что я буду стоять до последнего. Я не уйду из этого мира, пока не расскажу Ассунте о тебе. Я подарю тебе еще несколько лет бессмертия. Это будет всего лишь маленькая месть – я сорву с тебя маску, Лиан, никчемная комедиантка.

– Хорошо, дорогая, – говорю я Ассунте, – вы хотите услышать историю о лесбиянке? В те времена их было множество, и этому не придавали большого значения с'était très chic [45]t но жизнь женщины, о которой я расскажу вам, оказалась вне границ приличия, и о ней ходило много слухов, много красивых выдумок. Я же поведаю вам правду.

Во время сбора материалов о Белле Отеро больше всего меня поразили нравы той эпохи. Люди «бель эпок» приходили в негодование от одного и невозмутимо принимали другое – то, что даже в нынешнее время считается табу, например, лесбийские отношения. В действительности, чтобы понять этот феномен, следует знать, что девиз того времени «fays ce que veulx» – «делай что хочешь» имел четкие социальные границы. Руководствуясь этой странной моралью, человек мог делать что угодно, но только не деклассироваться. Он мог иметь любовные иди дружеские связи с людьми любого происхождения, вступать в гомосексуальные или лесбийские отношения с кем угодно, даже с прислугой, изменять пол, быть экстравагантным до умопомрачения. Все позволялось и даже приветствовалось, поскольку деклассирование было связано не с пятой христианской заповедью, а с четвертым церковным таинством. Таким образом, человек выпадал из своего социального круга только в том случае, если вступал в мезальянс, а также если разрывал брачные узы, считавшиеся священными, хотя разрешение на развод существовало во Франции, с некоторыми перерывами, со времен революции 1789 года. Мезальянс был общественным проступком, а развод – смертным грехом, в особенности для женщин, которые, если только не принадлежали к очень богатой семье, автоматически теряли уважение в обществе… Это испытала на себе, например, писательница Колетт, которая, несмотря на авторитет в интеллектуальном мире (и давно всем известные лесбийские наклонности), утратила все свое влияние после развода с Генри Готье-Вилларом, иначе – Вилли. Посте этого ей пришлось пойти в артистки, чтобы зарабатывать себе на жизнь. Отношение изменилось даже к такой свободной и независимой женщине, как Колетт, потому что высшее общество, долгие годы с восторгом принимавшее ее лесбийскую связь с маркизой де Бельбёф (более известна как «дядя Макс»; она носила мужскую одежду, а на плече ее сидел попугай, которому маркиза постоянно говорила: «Viens avec papa» [46]), не могло простить ей ухода от мужа и того, что стала актрисой, чтобы на что-то существовать после развода. Слово «существовать» вызывало в те времена брезгливость.

Независимая женщина могла (и должна была) иметь любовников, ей позволялось даже выйти на сцену и искусно пококетничать, при условии, что она сохраняла статус эксцентричной замужней женщины или просто вела себя как экстравагантная миллионерша. Работать же для того, чтобы жить, считалось непристойным: это была «измена своему классу», то есть тяжелейший из грехов. Дело в том, что братство между богатыми и бедными, будто бы прославляемое этой блестящей эпохой, в действительности касалось лишь внешней, формы, но никогда – самой сути. Принцы и нищие могли встречаться в одних и тех же кабаках и напиваться из одной бутылки абсента, но как только рассеивались винные пары, братство исчезало вместе с похмельем и головной болью.

Франция была классовой страной, как и весь остальной мир. Единственное различие заключалось в существовании промежуточного слоя, не случайно называемого demi-monde, в. котором мужчины, а также некоторые наиболее любопытные или дерзкие дамы-интеллектуалки завязывали. отношения с актерами, кокотками и другими довольно сомнительными личностями. В этом кругу действительно все было позволительно. Безумная любовь, обмен любовницами (мы уже слышали рассказ Каролины о том, как король Бельгии Леопольд и принц Уэльский по-дружески делили между собой любовь «трех граций»), а также неравные браки. Что и говорить про столь утонченные и модные в то время лесбийские отношения… Ведь они были почти символом женской свободы, признанной мужчинами, которым, как известно, доставляет пикантное удовольствие видеть двух женщин вместе. «Я всегда считал, что женщина не может быть настоящей женщиной до тех пор, пока не вкусит наслаждений Гоморры», – заявлял герцог Морней, гордый отец «дяди Макса».

Белла Отеро не раз говорила, что отношения с женщинами, хотя она их пробовала, не в ее вкусе. Однако большинству дам полусвета они нравились. Этих куртизанок, продававших свое тело мужчинам и грациозно отдававшихся женщинам, называли «амфибиями», и среди них были Мата Хари, Вальтес де Бинь и соперницы Отеро, две из «трех граций» – Эмильена д'Алансон и Лиан де Пужи. Последняя из них с наибольшей страстью предавалась сапфическим наслаждениям, к тому же была самой искусной в постановке любовных сцен. Рассказывают, что она принимала своих хорошеньких «учениц» в большой. ванне с пеной, а две служанки в чепчиках следили, чтобы все проходило безупречно во время соединения «амфибий». Эти сцены очень скоро сделались такими легендарными, что многие мужчины просили позволения присутствовать при этом необыкновенном зрелище. Однако Лиан никогда на это не соглашалась, даже за высокую плату. Она предпочитала сохранять таинственность, жертвуя даже возможностью получить легкие деньги.

Думаю, стоит посвятить несколько минут жизни Лиан де Пужи. Несомненно, Белла Отеро была бы очень недовольна, узнав, что я хочу рассказать о ней, подарив ей таким образом «кусочек бессмертия», но мне кажется, что это необходимо: Лиан – полная противоположность Беллы, и в то же время именно они были главными героинями самых громких скандалов того времени. Для начала следует отметить, что нет ничего странного в том, что эти дамы ненавидели друг друга: трудно представить более непохожих женщин, в том числе и по внешности. Каролина была яркой и чувственной, а Лиан отличалась утонченностью и даже суховатостью: ее красота намного больше соответствует современным канонам, и если вы сравните фотографии обеих женщин, то, несомненно, вам покажется более красивой Пужи. Однако в ту эпоху ее бы не назвали красавицей. Даже сама Лиан не считала себя красивой. «Я никогда не обладала ни красотой Отеро, ни обаянием д'Алансон», – признается она в своих «Голубых тетрадях», довольно фарисейском сборнике ее дневниковых записей с 1919-го по 1941 год.