Учитель-психопат - Евгений Свинаренко Страница 40

Ученики засмеялись.

Готов словно сорвался с цепи: швырнул в стену стул, сдвинул стол, забаррикадировав им дверь, бросил на пол и в пыль растоптал мелок.

— Да, ты… ты… ты дурак просто, — заорал он на Бирюкова. — Тупорылые гипнозу не поддаются.

— Расскажу-ка я вам лучше, дети малые, о своем давнишнем изобретении. Идея эта зародилась у меня еще в те незапамятные времена, когда я робил инженером в одном секретнейшем НИИ… п/я, если можно так выразится. Э-э-э… мысль потерял… а вот: запрограммированное строительство зданий из кирпича. Представьте: каждый божий кирпич оснащен неким чипом и четырьмя маленькими ножками, со всеми вытекающими. Углубленно вдаваться в техническую суть смысла нет, вы, двоечники, все равно не поймете… Ну и вот: каждый кирпич запрограммирован таким образом, что бежит он своими ножками и ложится на строго определенное место в пространстве. После того, как кирпич занял в пространстве свое непосредственное место… Я ясно выражаюсь? Ножки свои он раскорячивает в разные стороны, а рабочий лопатой сбивает их со стен. И тысячи, сотни тысяч кирпичей идут к намеченной цели сами. На глазах вырастают огромные здания и сооружения, высвобождаются людские ресурсы… Здорово, не правда ли?

— Скажите, пожалуйста, — робко тряся кистью левой руки, совершил попытку задать вопрос Артем Орешников, — раствор для кладки…

— Что раствор для кладки?

— Как осуществляется подача раствора для кладки? — улыбаясь правой половинкой рта, интересовался школьник.

Ситуация, действительно, тупиковая. Разумеется, учитель мог и даже хотел выдать идею о саморасстилающемся растворе либо каким-то образом вовсе обойтись без раствора, но все это выглядело неубедительно. Готов грыз ногти и, не моргая, смотрел на Артема.

— А ты, очкарик, сам подумай, да?

Рудольф Вениаминович, скрестив руки на груди, встал у окна. После нескольких минут неподвижной позы и медитативного состояния разума он подвел окончательный и неутешительный итог:

— Мой IQ двести восемьдесят. Ваш, за некоторым исключением, в четыре раза меньше. Некоторые исключения — это те, у кого IQ ниже моего в пять раз. Урок окончен.

При местной газете существовало литературное объединение. Литературное сборище провинциального городка представляет собой жалко-убогое зрелище, но только лишь глядя с высоты столичных рифмоплетов и графоманов.

Раз в неделю по вечерам собиралась дюжина поэтов во главе с главным редактором газеты, по совместительству ведущим литературную рубрику и никогда не забывающим публиковать собственные стихи.

Как уже было сказано, собирались они: читали по очереди, высказывали мнения, ругались, обижались, смеялись, курили. Иногда несколько мужчин оставались после литкружка для непродолжительного распития бутылки водки под предводительством всё того же главного редактора газеты.

Думается, мало до кого не дошло, что среди членов сего элитарного клуба был и наш главный герой… иначе бы этой главы никто и никогда не увидел.

В пятницу состоялось собрание. Председатель стандартно поприветствовал присутствующих, произнес невнятную речь и попросил поэтессу-пенсионерку начать чтение «бессмертных» произведений. Бабулька быстро прочитала три стихотворения.

Смысл первого передать очень сложно, уж чересчур нашпиговано было оно разного рода метафорами. Второе про осень: падающую желтую листву и лужи, в коих листва прекращает свое падение. Третье — своего рода повествование о нелегкой жизни людей, эту жизнь, собственно говоря, почти проживших; повествование сверкало радужными словосочетаниями: «гидра империализма», «фашистский режим» и т. д.

Готов сидел в углу, положив ногу на ногу, и протирал очки носовым платком. Выступали ещё поэты с мало чем отличающимися друг от друга стихами с тематикой в диапазоне от творчества А. Ахматовой до О. Мандельштама. Разумеется, каждый считал себя лучшим. Самые амбициозные вообще не слушали никого, кроме себя. Учитель же выслушал всех внимательно и рассмеялся:

— Бездарно, прости Господи.

— Вы уже сто лет ничего не писали, а говорите такие чудовищные вещи, — возмутилась поэтесса с прической а-ля Мирей Матье.

— Всё? Кончился понос? Это я-то не писал? Да если бы Вы, милочка, знали, сколько я написал за эти сто лет, Вы бы тут со стула грохнулись. А цветаевщина Ваша никому на хрен не нужна.

— Не Вам судить о моей поэзии.

— Понимаете, как Вас там?.. забыл уже… ну, не важно, поэзия и бред сивой кобылы — это разные вещи.

— Хорошо! — взвизгнула поэтесса. Улыбаясь, она вертела головой в разные стороны и ловила взгляды присутствующих в надежде подобрать себе команду единомышленников. — Прочите нам что-нибудь из своего, из последнего.

Учитель встал, прокашлялся, показал язык, свернув трубочкой, женщине похожей на Мирей Матье и, переигрывая настолько, насколько не удавалось переиграть ни одному актеру мексиканских сериалов, стал читать:

Хрустальное дерьмо моей души,

Я с жалостью смотрю на этот мир,

И если вдруг случится, я забздю,

И жопа, и любовь, и смерть.

Закончив чтение изогнутым в три погибели, Готов заликовал:

— А! Каково? Ну что, съели, да? Вот это поэзия, а не ваше: «листья, на ветру качаясь»…

В дискуссию вступил председатель литературного кафе:

— Вы полагаете, это не бред? В чем отличие Ваших стихов, язык не поворачивается назвать их стихами, от бреда? Какая разница?

— Какая разница? Один совокупляется, другой утрированно имитирует мимику оппонента. Если Вам не нравится то, что я делаю, по какой причине, скажите, пожалуйста, вы меня тут держите?! — буйствовал Готов.

— Вас никто не держит, можете одеваться и идти домой.

— А вы тут водку жрать будете? Да? Когда закончите хренатенью заниматься?

Собрание возмущалось и негодовало, а Готов, красный от злости, вопил вовсю:

— Я заслуженный учитель России! Мне Боря Ельцин руку жал! Вы можете понять? Мою руку жал пре-зи-дент! Кому, как не мне, знать, что плохо, а что хорошо?! Да если я уйду, вся ваша тусовка накроется женским половым органом! Да-да, пенсия, ты все правильно поняла!

Готов, надевая пальто, кричал все громче и громче. Литобъединение испуганно глядело на него.

— Я знаю, почему никто из вас прозу не пишет. Это понятно. Прозу писать надо, а стихи что…тяп-ляп, четыре строчки и страница заполнена. Ой, как хорошо, месяц словоблудием позанимались: глянь, а книжка-то готова; обосраться аж… ту-по-ры-лы-е! Всё, аля-улю! Пока!

Готов вышел, громко хлопнув дверью, но через секунду опять открыл её, чтобы хлопнуть сильнее.

На пороге класса появились две ученицы: Жданова и Питиримова.