Прощай, зеленая Пряжка - Михаил Чулаки Страница 40

«Обсудить», — злился Виталий. Изречет приговор, вот и все обсуждение.

— Вы не против того, чтобы с нами побеседовать?

— Нет, конечно.

— Вот и хорошо. Другие врачи стукают, слушают, на рентген отправляют, а мы только языком. Такая уж у нас разговорная специальность. Так что вы уж не обижайтесь, если я вас снова спрошу то, что у вас здесь наверняка много раз спрашивали. Вот и Капитолина Харитоновна наверняка спрашивала, и Виталий Сергеевич. Ну вот расскажите нам, пожалуйста, Верочка, вы ведь понимаете, что были больны?

— Да, понимаю.

Трудно, наверное, вот так перед всеми врачами, перед этим стариком с бетховенской гривой. Раньше Виталию это не приходило в голову, а сейчас представил себя на месте Веры и почувствовал. А она держится, молодец!

— Очень хорошо! А теперь вы совсем здоровы?

— Чувствую я себя хорошо, но раз еще дают лекарства — значит, не совсем?

— Какая умница вы у нас! Ну, а вот чувствуете вы себя точно так же, как раньше? Или вы стали немножко другой?

— Нет, такая же, как раньше.

Молодец, Вера! Не зря учил!

— Ну что ж, это хорошо. А вот когда была сама болезнь, вы полностью были в тех переживаниях или было ощущение, что это немного инсценировка? Знаете, как бывает: видишь сон, все очень живо, и все-таки где-то понимаешь, что это сон.

Этот вопрос Виталий не предусмотрел. А должен был! Инсценировка — очень скользкая штука, лучше без инсценировок! Вера немного подумала:

— Нет, все было как настоящее. Не думала, что сон.

Опять молодец!

— И чудесно, милая, и чудесно! Ну, а об остальном Виталий Сергеевич чудесно нам рассказал, так что уж не буду вас мучить. Идите, милая, идите, отдыхайте. — И когда закрылась дверь, по инерции с тем же выражением к Виталию: — Ну, и теперь объясните нам ваши соображения, Виталий Сергеевич.

Ну что ж, беседа с Верой позиций Виталия не поколебала. Все-таки бред яркий, чувственный! И выход хороший. Виталий обосновал ревматический психоз. Белосельский слушал и сочувственно кивал — это значило, что его нисколько не убеждает логика докладчика.

Люда коротко сказала, что здесь процесс. Даже и аргументировать не стала, настолько ей все казалось бесспорным.

Капитолина выразила свое «ни то ни се», как сказал однажды про нее покойный профессор Глух из института Бехтерева (язвительный был человек), но в заключение сказала, что каков бы ни был истинный диагноз («истинный диагноз в психиатрии», усмехнулся про себя Виталий), в справке для института следует из гуманности все же на первый случай поставить ревматический психоз.

Ну что ж, все сказали все, что от них ожидалось. Но и Белосельский всегда говорил то, что от него ожидалось, неожиданным человеком он не был. Виталий мог заранее почти дословно записать его речь. Сейчас начнется: «Видите ли какого рода дело… инакобытие и инакомыслие… пути шизофрении неисповедимы…» Кажется, один Георгий Владимирович не замечал, что становится все однообразнее. Даже Люда, ревностная его поклонница, и та называла склеротиком.

— Видите ли какого рода дело, Виталий Сергеевич, вам представляется, что вы нашли причину обсуждаемого заболевания, и вы стараетесь всю картину болезни втиснуть в узкие рамки инфекционного психоза. Само по себе желание отыскать причину похвально и естественно, но для этого вам приходится всю наблюдаемую психопатологию втискивать в некое прокрустово ложе. Посмотрите на основную идею больной, это глобальное представление о захвате целого мира роботами! Это никак не укладывается в наши представления о чувственном бреде, характерном для экзогенных психозов. Это, как говорил Ясперс, инакобытие и инакомыслие! Я знаю, что слыву шизофренистом, что вам бы хотелось большего разнообразия диагнозов, но я смотрю правде в глаза. Картина полиморфна, а где полиморфизм, там шизофрения. Жалко, конечно. Но не складывайте руки, лечите по всем правилам, проведите настоящую большую терапию. А там посмотрим, может, не так все плохо кончится: пути шизофрении неисповедимы. А что касается справки в институт, пишите все что угодно, не портите девочке жизнь. Но имейте в виду, что на самом деле это, к сожалению, шизофрения. Процесс, друзья мои, процесс! Может быть, и на немного измененной почве.

Профессор поднялся, встали и остальные.

— Большое спасибо, дорогие мои! Случай был интересный. Только хочу вам еще сказать, Виталий Сергеевич, что слушать, как вы выступаете, всегда интересно, говорите вы ярко, но вы несколько односторонни. Почитайте Снежневского, меня почитайте, стариков наших почитайте — какие были старики! Я сейчас перечитываю старые работы и вижу, что многое из теперешних новых веяний: формы течения, почва — у них уже описаны. Какие были старики! Богатыри, не мы! Вы же в стенах, где трудился сам Кандинский! А он ох сколько сделал для выделения шизофрении, так что ж нам отрекаться? Читайте стариков, Виталий Сергеевич! Ну спасибо, дорогие, спасибо!

Георгий Владимирович потряс в воздухе сцепленными руками — послал, так сказать, воздушное рукопожатие — еще раз обвел всех умиленным взглядом и вышел. Капитолина налила себе чаю.

— Теперь и мы выпьем. А то при нем неудобно как-то. До чего же хорошо настоящего чая выпить! Для нас никогда так не заварят.

— Конечно, нам из титана, то же что больным, а для Белосельского Анжелла специально цейлонский держит. Ну что, Виталий, получил по мозгам? И чего было умствовать при нем? Ясно же, что процесс. — Как обычно после консультации профессора, Люда была особенно энергична.

— Тебе ясно.

— А тебе нет? Когда такого масштаба бред…

— Да я все знаю про это. Просто мне вообще не ясно, что такое шизофрения.

— Ну знаешь! Зачем же ты тогда работаешь?!

— А тебе все ясно о шизофрении?

— Это демагогия! Что значит «все ясно»? Все не бывает ясно! С гриппом тоже не все ясно, иначе бы не шли через год эпидемии. Но достаточно и известно. Мы тут практики, к нам каждый день больных везут. А сказать «мне не ясно» и сложить ручки — это не позиция!

— Я же не складываю. Но и сознаю границы наших знаний. Это у Мольера, да? Один врач говорит, что все от влажности организма, а другой, что все от сухости. Так и о нас будут вспоминать.

— Ой, скажешь тоже! Даже и спорить с тобой нечего!

— Вот и не надо! — обрадовалась Капитолина. — Перестаньте, девочки, мальчики. Вы все равно сейчас проблем не решите, ведь правда? Правда! Виталий Сергеевич правильно сказал: он же не складывает руки. Нужно работать, назначить лечение, а остальное все фантазии! Пейте лучше чай. А с завтрашнего дня начинаем Сахаровой инсулин. Как раз в инсулиновой место есть.

Собственно, все прошло хорошо: официальный диагноз у Веры благополучный. А в остальном — не станет же Вере хуже от слов Белосельского! Хуже стало самому Виталию: ему и раньше не слишком верилось в ревматический психоз, а после консультации стало верить еще труднее. Потому что хоть и легко шаржировать Георгия Владимировича с его застывшими словечками, но нюх у него собачий, никуда не денешься. Невольно вспомнился знаменитый случай: машина ехала по мосту через Неву, кто-то выскочил под колеса, шофер резко свернул, пробил ограду и свалился в воду. Здоровый парень, сумел выскочить из кабины, поплыл, а дело осенью, вода ледяная. В общем, когда его вытащили, он уже кричал и смеялся. Причина налицо, бурный психоз, и, конечно, все поставили реактивный. А Белосельский — нет, это шизофрения! И доводов толковых не мог привести, говорил: «Что-то мне не нравится, какая-то в нем затушеванность…» Эта «затушеванность» сразу вошла в анекдоты. А через два года уже никто не сомневался: типичнейшая шизофрения, как говорят, ядерная. Так ведь у Веры ее масштабный бред, довод как-никак, а там ничего, чистая интуиция! Трудно ему не верить, хоть он и старый склеротик!