Малькольм - Джеймс Парди Страница 40

— Мне наверное должно быть страшно, но мне почему-то нестрашно, — сказал Малькольм Гасу. Он зевнул. — Наверное, я слишком сонный, чтобы бояться.

Гас пригляделся к Малькольму.

— Хотел бы я, чтоб я был сонный, — сказал он. — Я всю свою жизнь был бодрый, и мне бы отдохнуть. Мне бы долго-долго отдохнуть.

— Может, выпьем перед тем, как идти? — поинтересовался Малькольм.

— Нет, — ответил Гас. — Я думаю, этим иголкам и боли нужно просто поддаться.

— Я всегда думал, что… абиссинцы храбрее других людей, — сказал Малькольм, поднеся лицо ближе к лицу мотоциклиста.

— Абис… — Гас разразился хрюком и смехом. — Ты меня уморишь.

— Чего бояться маленькой иглы? — спросил Малькольм, прежде всего, у самого себя.

— Подожди, увидишь, — сказал Гас. — Я был везде. Сначала война, потом Корея… Но когда нужно тихо лежать, чтоб мастер в тебя тыкал, на это у меня храбрости не хватает. Но надо, чтоб ты повзрослел, как она сказала, вот что… Ты знаешь, что я думаю о Мельбе, не говоря уж, что я ей должен…

Гас поднялся и выпятил грудь, как будто уже почувствовав работу татуировщика на своей коже.

— Скажи, ты-то как? — наконец произнес Гас. — Ты ведь страшно молодой, чтобы так украшаться.

— Не такой уж молодой, — ответил ему Малькольм, все еще сидя на бордюре. — Потом, это будет изменение, понимаете? Я люблю изменения. Единственное что: когда наколку сделаешь, ее ведь, кажется, не сотрешь.

— Это правда, — согласился Гас, — но ты сам заговорил про наколки, помнишь?

«Дворец Тату» оказался одновременно суровым и Уютным. Суровым, потому что в нем угадывались все признаки болезненных операций, которые здесь случались, — электрические иглы для наколок, кровавые коврики, бутылки с дезинфицирующими средствами и нюхательными солями, следы крови на полу. Уютным, потому что сам профессор Робинолте, художник по татуировкам, был приятным молодым блондином, который показывал в улыбке четыре золотых передних зуба и заботился о клиентах, как о членах своей семьи: посылал им открытки на день рождения и Рождество, частным образом консультировал их по домашним и профессиональным поводам. Откуда-то сзади лилась мягкая музыка, и воздух был спрыснут одеколоном.

И все равно чувство страха и ожидания отягощало обстановку.

Пароль, дававший всякому доступ в заведение профессора Робинолте, был секретным. Гас прошептал его на ухо профессору.

— Познакомься с будущим мужем Мельбы, — Гас указал на Малькольма.

— Опять! Так скоро! — воскликнул профессор Робинолте, но тем не менее поздравил Малькольма. — Мне казалось, что Мельба еще юная, — сказал профессор, приглядевшись к Малькольму, — но этот…!

— Как насчет немножко подкрасить жениха, — Гас взял быка за рога. — Мельба хочет, чтоб он выглядел на пару месяцев старше, чем сейчас.

— Ты знаешь закон, Черныш, — профессор осторожничал.

— Не надо мне про законы, — устало сказал Гас и сел в кресло цвета мороженого.

— Вот что я тебе скажу, Черныш, — профессор Робинолте стал играть с самой большой из электрических игл и что-то сдул с ее кончика, — я сделаю парню наколку, если ты дашь мне сделать наколку тебе.

— Опять ты! — Гас покачал головой. — Чего я только для Мельбы не делаю.

— Я ни разу не делал хорошей наколки на человеке с твоим цветом кожи. — Профессор Робинолте отпустил мотоциклисту сугубо профессиональный комплимент. — Я устал от розовых и загорелых.

Гас сплюнул на пол.

— Ладно, — решился мотоциклист, — я не буду трусом, ни перед Мельбой, ни перед этим… женихом. — Он выпростался из кожаной куртки и стащил бы и рубашку под ней, если бы профессор не остановил его жестом.

— Женихов прошу вперед, — сказал профессор. Потом добавил, — помнишь, как ты был мужем Мельбы, Черныш?

Гас издал многозначительный губной звук и передвинул свое белое кресло за сцену.

— Что касается меня (как, говоришь, твое имя? Малькольм?), — произнес профессор, — так вот, что касается меня, то в случае, если нам с тобой обоим придется оказаться в полиции или перед судом, то тебе на сегодняшний день полных 18 лет… Это понятно?

Мысль о том, что ему восемнадцать, обрадовала Малькольма, и он согласился. Цифра 18, в отличие от пятнадцати, сулила надежды и приключения.

По сигналу профессора Гас пришел ему на помощь. В мгновение ока они подняли Малькольма и усадили в наклонное кресло, сняли с него всю одежду и положили ее в корзину позади.

Профессор быстро нанес на грудь Малькольма очертания черного леопарда: этот рисунок Гас выбрал для мальчика после минутного раздумья.

Малькольм много смеялся, пока на нем чертили, да еще так близко от сосков, а Гас, наблюдая за ним, стал неопределенного цвета.

Когда же началась работа с иглой и послышался резкий зловещий звук, Малькольм посерьезнел, но в то же время был отвлечен происходящим.

— Ты ничего не чувствуешь? — Гас несколько раз спрашивал Малькольма, когда профессор прерывался на секунду вытереть кровь там, где она скрывала рисунок.

Малькольм только вертел головой. Профессор и Гас переглянулись.

После долгого, но очень удачного сеанса с нанесением черной пантеры на грудь Малькольма (в течение которого Малькольм вздремнул), профессор Робинолте растолкал мальчика и спросил, готов ли он получить гвоздики прямо над правым бицепсом и кинжалы на предплечье.

Малькольм ответил, что готов, и рисунки были наколоты.

Затруднения начались с Гасом, который, разумеется, чувствовал себя потом очень пристыженно и униженно.

Растянувшись в том же кресле под нагрудной черной пантерой, Гас трижды упал в обморок, но все настаивал, чтобы сеанс возобновился, несмотря на протесты профессора. Однако мотоциклисту дали только одну гвоздику, и в конце операции профессор был доволен тем, как многоцветие торжествует на груди Черныша, хотя оно и досталось ему с бесконечными сложностями.

Гас извинял такое малодушие тревогой за Малькольма и тем, что ему пришлось смотреть, как хищные иглы орудуют над таким молодым человеком.

Но профессор Робинолте жестко и многократно говорил ему, что Гас просто человек не того типа, кому можно делать наколки, и что его заслуги на двух войнах здесь не при чем.

Забинтованные и одетые, двое мужчин прощались с профессором, который — пообещав присылать им поздравления с днем рождения и открытки на Рождество до конца их дней — предупредил их не смачивать водой свежие наколки, не выставлять наколки на открытое солнце, и вообще расслабиться, не трогать раны и не чесать.

Затем профессор Робинолте похвалил Малькольма за поразительную смелость, которую, по его словам, ему не приходилось встречать раньше, и поздравил его с предстоящей женитьбой на Мельбе.