Пространство Готлиба - Дмитрий Липскеров Страница 40

Я опоздал на одну минуту.

– Она только что умерла, – сказал дежурный врач, когда я с предписанием на госпитализацию в лучшую клинику на следующее утро пришел в больницу.

Над ее кроватью склонились несколько медсестер, а врач, отойдя от покойной, спросил меня:

– Она никогда не жаловалась на почки?

– Не знаю, – ответил я. – Дело в том, что я в последние годы почти с ней не общался.

Врач понимающе кивнул и развел руками.

– Свидетельство о смерти возьмите в морге. Мне нужно идти.

Он ушел. Вслед за ним потянулись и сестры, оставив мать на кровати с открытым лицом.

Она лежала в вязаной шапке, с закатившимися глазами, губы трубочкой, и я вспомнил, как мать в детстве поддразнивала меня, вот так же вытянув губы в трубочку. Мне жутко это нравилось, и я, заливаясь смехом, шлепал ладошкой по ее губам, а она в ответ фыркала.

Мы хоронили ее, я с удивлением смотрел на отчима, вмиг постаревшего. Он гладил мать по волосам, что-то неразборчиво бубнил, и я понял, что он ее любил. По-своему, но любил.

На миг мне показалось, что сейчас он достанет геологический молоток и вобьет с помощью него в гроб гвоздь.

Со смерти матери я больше не видел отчима… А через четыре года началась война. Меня всегда к ней готовили. Но не к стрельбе из окопа, не к поездкам в танке или полетам на самолете. Я был обучен выполнять специальные задания.

Японцы продвигались чрезвычайно быстро. В течение двух дней они захватили весь Сахалин, а к концу следующей недели хозяйничали на материке. С другой стороны навстречу маньчжурам двигались греки, и хоть не таким интенсивным было их продвижение по нашей территории, но Кавказом они овладели за десять дней. Президент Греции Дезаракис, проехавший по центральным улицам Тбилиси в бронированном лимузине, удивлялся, что в Грузии такой же климат, как и у него на родине, а апельсины не растут.

– Грузины – варвары! – вещал на весь мир Дезаракис. – Они не способны вырастить даже апельсинов! Только в Ботаническом саду! Чего же удивляться, что во всей России не приемлют Метрической системы!

Президент Японии Китава не делал никаких заявлений, как, впрочем, и его император. Главные лица страны хранили доблестное молчание, как и подобает настоящим самураям, а их солдаты ловко рубили некоторые русские головы, объясняя остальным, что метр есть самая передовая единица измерения! В деревнях и селах они назначали старост из лояльных и вручали им деревянные линейки длиною в метр.

– Это называется метл! – объясняли японские полковники, вознося над головою линейки. – Тепель вы бутите бекать на стометловку, а не на двести тлинадцать сазеней! Тепель от Москвы до Тулы не двести двенасать велст, а двести километлов! В Останкинской телебасне не тысяся двести сазеней, а пяссот сездесят метлов!..

Вслед за деревянным метром в ход шла и другая наглядная агитация. Народу, к примеру, показывали мешок с пшеницей и объясняли:

– Десь не два пута, а тлитсать два килаглама.

Или, указывая на цистерну:

– В цистелне не сто тысясь четвелтей спилта, а тлиста тонн! И так далее.

Надо сказать, что многие поддались на вражескую агитацию и мало-помалу стали все мерить на метры и километры, взвешивать на граммы и килограммы, а выливать из емкостей и вливать в них литрами.

Безусловно, вся страна считала повинным в Метрической войне ее идеолога Прохора Поддонного. Самый главный предатель за всю историю России, уроженец села Вонялы, за день до войны он умудрился сбежать из-под бдительного ока спецслужб и переехал в Токио. В японской столице он облачился в кимоно, стал кушать суши и пить горячую водку саке, прославляя на весь мир японский образ жизни.

Раз в неделю Поддонный давал интервью какой-нибудь известной телекомпании, а та тиражировала его речи по всем мировым телеканалам.

– Япония – величайшая страна мира! – провозглашал Прохор. – Ее многовековая культура и образ жизни должны стать эталоном для всего человечества! И Америка, и затхлая Европа с ее ленивыми жителями должны повернуть свои головы в сторону Страны восходящего солнца, подставляя уши мудрым советам азиатского колосса!.. Я надеюсь, что через какие-нибудь считанные месяцы все дети России с семилетнего возраста начнут заниматься карате, а женщины примутся изучать великое искусство японских гейш!..

Далее Поддонный обычно отдавал должное и Греции, хотя делал это с меньшим энтузиазмом, чем в речах о Японии.

– Благодаря стране первых Олимпийских игр в России наконец будет должное количество апельсинов! В Москве мы построим театр, в котором будет играться только греческая трагедия! А в Финском заливе все будут кататься исключительно на серферах!

Многие россияне поддавались речам предателя, считая, что не так уж и плохо, чтобы на Руси завелось достаточное количество оранжа, а детей обучали драться сызмальства. Что касается греческого театра, всем было абсолютно все равно, будет в нем играться трагедия или устроят на сцене конюшни! Единственное, что останавливало и настораживало, так это приторное словечко "гейша", вызывающее непристойные ассоциации, связанные с японским телевизионным сериалом "Любовь по Кама-сутре", демонстрирующимся последние два года по шестнадцатому каналу.

После успешного вторжения японской армии на нашу территорию Прохор Поддонный стал посещать оккупированные города и села и самолично принимал участие в порке особо упрямых жителей. Он выбирал либо вожжи, либо кнут и, рассекая по спине упрямца змейкой, приговаривал с каждым ударом во всеуслышание:

– Меряй на метры! – хрясь. – Разливай на литры! – хрясь восьмеркой. – Поднимай килограммы!..

Предатель был принципиально против расстрелов, повешений и прочих смертных казней. Он считал, что нас, русских, возможно переубедить с помощью наших же традиционных средств, таких, как порка или ссылка на вечную каторгу в места с экстремальным климатом. Казня же непокорных, рискуешь вызвать недовольство большинства, а оттого и реформы пойдут сложнее!.. От чего еще остерегал японцев и греков автор Метрической системы, так это от насильничания над русскими женщинами чрезмерно.

– Русский человек охотно ходит под чужим ярмом, – говорил Прохор. – Он с любовью сеет пшеницу на чужой земле, обогащая своего хозяина, не перечит ему, но только при одном условии… Пока его жену не оплодотворяют чужим семенем! – добавлял он через цезуру. – Особо это касается азиатов! Так уж исторически сложилось, что русак не любит узкоглазых детей! Теряя в детях свою блондинистость и непосредственность, русский мужик способен разъяриться медведем и, вначале сожрав косоглазых отпрысков своих жен, перейти к уничтожению их незаконных отцов!.. Страшен русский бунт! – цитировал идеолог классика. – Он сметает все на своем пути, и никакой стопроцентный апельсиновый сок его не остановит!

За эти слова разбирающегося в славянской душе Поддонного, за его умеренность в наказаниях россияне на оккупированных территориях относились к Прохору с дипломатическим терпением, а некоторые даже с симпатией, что крайне не нравилось и даже пугало руководство нашей страны.