Маленький нью-йоркский ублюдок - М. Дилан Раскин Страница 40

К счастью, и сознание и тело сжалились надо мной, позволив задремать и отплыть в небытие, завернувшись в неуютные простыни. Вспоминая этот момент, я мечтаю лишь об одном — чтобы потом я не проснулся. Как хорошо было бы проспать подольше, потому что мне без моего ведома была уготовлена веселенькая ночка.

Когда через несколько часов я продрал глаза, за окном было темно и улицы заполняли толпы ночных тусовщиков и прочих дегенератов. Даже встать с кровати было тяжело, ноги и голова гудели, но я встал и подошел к окну. Если хотите услышать нечто отвратное, доложу, что Норд-стрит сверху выглядела точно как бульвар Белл в Квинзе. Те же девушки, которые пытаются вести себя как отъявленные проститутки, на каждом углу и те же бесчисленные придурки, разъезжающие на своих тачках, высунув руку из окна, с явным желанием попонтоваться. Это все равно, что смотреть видеозапись моей прошлой жизни в Нью-Йорке. Я усмехнулся. Если бы не удалось улыбнуться, я бы разнес этот чертов гостиничный номер вдребезги, точняк. Меня охватило такое отчаяние, что, отойдя от окна, я пошел в ванную глянуть на себя в зеркало. Далеко не самый умный поступок, так как в «Дэйз-инн» над зеркалами висели флюоресцентные лампочки, и если вы хоть в чем-нибудь разбираетесь, наверняка знаете, что в таком освещении все живое смотрится, будто уже погибло насильственной смертью, восстало из мертвых, а потом его безжалостно прикончили еще раз. Флюоресцентные лампы — самое большое неодушевленное зло на планете, второе по счету — автомобили марки «Крайслер». Флюоресцентное освещение делает из вас чахлого доходягу, высвечивает на вашем лице мельчайшие недостатки, будто мало ему форменного издевательства над цветом вашей кожи. На мой взгляд, не только флуоресцентные лампы, но и каждое заведение, где их устанавливают над зеркалами, заслуживает уничтожения. В этом зеркале мое лицо казалось просто тошнотворным. Бледным как смерть и заросшим щетиной. Я стал похож на бомжа. Даже глаза выглядели из рук вон плохо. Словно прожженные мочой дырки в снегу, а мои темные волосы вдруг дали подозрительно обесцвеченные всходы. Для полноты картины не хватало только капюшона и косы.

Не передать, каким безысходно несчастным я себя чувствовал. Папа частенько говорил: чтобы чувствовать себя счастливым, мне нужно развлекаться двадцать четыре часа в сутки. Замечание не совсем верное, но почти в цель. Мне быстро становится скучно, даже когда я болею, меня часто посещает ощущение, что я где-то что-то упускаю. В места скопления народа меня, как вы догадались, не влечет, но мне нужна информация обо всем, что происходит вокруг, — через ящик, радио или собственную разведдеятельность. В ту ночь мне было не просто скучно, но еще и одиноко. Мне нравится быть одному, но приходится признать, что иногда меня посещает предательское желание поиметь с кем-нибудь осмысленную беседу. В наши дни искать собеседника для содержательного разговора — все равно, что искать иголку в стоге сена. Или копаться в отбросах. Тем не менее, случается, я занимаюсь подобными поисками: так было и в ту ночь.

Оценивая свои дальнейшие действия сейчас, я не могу найти их сколько-нибудь осмысленными, скорее, глупыми и наивными, но как бы то ни было, я решил спуститься и посмотреть, что творится в «Луисе». Скорее всего, у меня был жар, и от этого я ни с того ни с сего вообразил, что встречу внизу интеллигентную англичанку, которая разгуливает в полном одиночестве в надежде на осмысленный разговор с каким-нибудь путешественником. Вероятность была ничтожно мала, но все же была. Ох уж этот мне идеализм. Но заняться чем-то более интересным в номере мне не светило, поэтому, плюнув на все, я стал собираться. На случай, если вдруг решу прогуляться, я прихватил защитного цвета пальто. И стал спускаться на смертельно опасном лифте на первый этаж.

Когда двери этого гроба на тросе открылись, мой слух осквернили доносящиеся из «Луиса» звуки попсового латиноамериканского хита. Избранный так называемый музыкальный формат не сильно меня удивил, в наше время только это повсюду и слышно. Точно любого, кто поставит искреннюю музыку с интересными текстами, покарают небеса. Но не суть, на входе стояли два качка, как водится, без каких-либо признаков шеи, и изо всех сил старались выглядеть грозными. С нарочито прищуренными глазами и скрещенными на груди руками, они, если честно, смотрелись полными идиотами. Невозможно было удержаться от смеха, я и не удержался, на что они незамедлительно отреагировали злобными взглядами. Да пошли они. Достав из штанов кошелек, я продемонстрировал водительские права, удостоверяющие мой возраст.

— Что, босс, пить собираетесь? — спросил один.

— Смеетесь? — ответил я. — Да я так напьюсь, как вашей бабушке и не снилось.

Как и предполагалось, оба рассмеялись. «Отлично, старина!» — сказал один. Я показался им крутым, потому что сказал, что собираюсь бухнуть. Всем тупицам моего поколения нравиться слушать, кто, где и как именно собирается нажраться. Это кажется им очень круто. Потому-то я и отпустил замечание насчет бабушки. Надеялся приколоться над их реакцией. Я-то знал, что ничего, кроме минеральной воды, заливать внутри не стану. Но приняв меня за такого же алкоголика, как и они сами, они надели мне на руку голубой браслет, чтобы бармены знали, что я не маленький и мне уже можно наливать. Все это чрезвычайно меня позабавило.

Народу внутри было битком, и эту долбаную музыку врубили так громко, что я собственных жалоб не смог бы расслышать. Собравшиеся там говнюки сгруппировались отдельными бандами, прямо как в Квинз-колледже, злостно пьянствовали и выискивали, с кем бы перепихнуться. Внутри было так темно и угнетающе, что у меня начался мандраж, но я почему-то подумал, что бокал ледяной минералки приведет меня в чувство. Несмотря на то, что я пришел туда в надежде найти одинокую интеллектуалку, с порога стало ясно, что таких здесь не водится. Контингент был слишком понтовый и зацикленный на гламуре, чтобы принять в свое общество интеллектуалку с художественным уклоном. В клубы и бары я хожу крайне редко, но когда случается там бывать, как и в тот раз, я не оставляю надежд пересечься с какой-нибудь несколько потрепанной брюнеткой, игнорируемой всеми и одиноко стоящей с углу. И вот она там стоит, проклиная все вокруг, прямо как я, а я-то возьму — подойду и скажу: «На свете столько баров, а она зашла именно в этот». После чего мы незамедлительно перейдем к содержательному разговору о том, как мы тут всех на дух не переносим и как это нас занесло в этот убогий район. Она только что приехала в город и у нее, разумеется, нет здесь друзей. Поселилась, конечно, в маленькой тесной квартирке над аптекой в очень сомнительном районе, и все, чего она желает этим вечером, так это разговаривать о тенистых осенних деревьях, о потрепанных снизу штанинах брюк с карманами и об удовольствии носить мягкие штаны с ворсом без нижнего белья. Не совсем понимаю, зачем я утруждаю себя поисками такой девушки, вряд ли она существует на самом деле. Она постоянно посещает мое воспаленное воображение и обитает только там. Основная масса остальных девушек, за редким исключением, в реальном осязаемом мире похожа на тех, что околачивались в «Луисе» в ту ночь.

И по телевизору, и в кино я много раз видел сцену, как парень, новичок в городе, заходит в бар или там ресторан, и в ту секунду, как местные его замечают, — выдергивают шнур музыкального автомата из розетки. В «Луисе» никто вилку из розетки вытаскивать не собирался, но каждый долбанный говнюк счел себя обязанным оглядеть меня с ног до головы. Я, разумеется, ответил им тем же, но был слишком усталым, чтобы вкладывать в это душу, поэтому просто подошел к стойке и выдвинул стул. Направо от меня группа латентных алкоголиков ржала до потери пульса. Кажется, один из них что-то мне сказал, но я пропустил это мимо ушей. Просидев на стуле с закрытым ртом несколько минут, я дождался слабоумного бармена, подошедшего взять мой заказ.