Мечт@ - В. Виджани Страница 40

— Тихо, тихо… не пугай рыбу. Вижу!

Он подсек — на крючке болталась крошечная рыбешка.

— Ой, какая маленькая! — От умиления Ева готова была расплакаться.

— А так?

Андрей поднес рыбку к глазку камеры.

— О, огромная! Слушай, отпусти ее, пожалуйста. Может, она желание исполнит.

— Тогда ты тоже загадывай. Мы же вместе ловим.

Он аккуратно снял рыбку с крючка. Желание… что его загадывать, если он думает только об одном. Он наклонился и выпустил рыбку в воду. Та на мгновение замерла, словно не веря в свое счастье, и серебристой молнией метнулась в ближайшие водоросли.

— А как эта речка называется? — спросила Ева.

Андрей поскреб подбородок и с ужасом обнаружил, что забыл побриться. Интересно, заметила ли она?

— Понимаешь, название этого водоема уходит корнями в Петровские времена. Местные старожилы рассказывают, будто бы речка тогда была полноводной и кишела всякой рыбой, не то что сейчас. Ну так вот, на этом самом месте Петр захотел переправиться на другой берег и потребовал найти брод. Кстати, брод этот перед тобой. Ты там не спишь? — Он наклонился к монитору. Девушка улыбнулась:

— Рассказывай дальше!

— А дело было по весне. Вода еще холодная. Карета достигла середины реки и застряла намертво. Пришлось государю скинуть башмаки с чулками и топать на противоположный берег пешком. В этот самый момент с его уст слетел эпитет, который и лег в основу почти поэтического названия.

— Да ты все придумал, — безапелляционно заявила прекрасная фея в смешной шляпке.

— Мне эту историю вчера вечером рассказал Николай, местный житель, можно сказать, старожил, и, заметь, он не употребляет крепкие напитки, так что соврать не мог. А что касается названия… — Андрей развернул ноутбук так, чтобы в камеру попала синяя табличка, на которой было выведено «Ухбля».

Ева покраснела и залилась смехом. Вот тебе на… Марго в открытых комментариях не раз припечатывала острым словцом разбуянившегося гостя, а тут — смущение… Не ожидал!

— Так какое желание ты загадал? — полюбопытствовала Ева.

— Не скажу, а то не исполнится. — Он начал насаживать на крючок нового червяка.

— Андрюш, а ты где червяков взял?

— У соседа накопал. У него во дворе здоровенная навозная куча.

— Что? В навозной куче? — На ее лице появилась брезгливая гримаса.

— Ну а что? Я ж потом руки помыл. Могу еще раз помыть. — Андрей поболтал в воде руками и вытер их о шорты. — Слушай, ты в Италии была? — вдруг спросил он.

— Конечно! — Она произнесла это таким тоном, словно Италия находилась на соседней улице.

— А Давида видела?

— Какого именно?

— Дядю моего! — Он заглянул в камеру. — Давид этот стоит во Флоренции, в Академии изящных искусств. Такой белый и голый.

— Голый? — На ее лице опять мелькнуло брезгливое выражение. — Ты… о работе Микеланджело?

— Ага. Так вот. Отец запрещал Микеланджело мыться. Причину не помню. Короче, тот соскребал с себя грязь скребком или руками. Вот так. — Андрей энергично почесал рукой коленку. — А потом этими же руками он ваял свои шедевры.

— Ты шутишь?! — Ева страшно удивилась. — Я не в курсе таких подробностей. Удивительно!

— Не шучу.

— Я думала… что знаю тебя, а оказывается, не знаю совсем.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну… понимаешь, я вижу и чувствую тебя, как композицию, целиком. А как только пытаюсь рассмотреть более мелкие детали, сразу появляется знак вопроса… поэтому я начинаю фантазировать, представлять. Это легко…

Пора было менять тему. Только что они болтали по-свойски, ни о чем, и вдруг на тебе — появились вопросы, на которые нет ответа.

— Хочешь, головастика покажу? — сказал он.

— Нет уж, уволь, — запротестовала Ева, — название слишком подозрительное.

— Ну и зря. Это же тварь божья. Ты таких, наверное, не видела.

— Андрюш, а ты в Москве был? — еле слышно спросила она.

Он почувствовал, как голос ее предательски дрогнул.

— В Москве? — дурашливо переспросил он. — А где это?

— Прекрати!

— Ну, правда. Это за Уралом? Ты, случайно, не Хозяйка Медной горы? — Он снова попытался шутить, но девчонка была настроена серьезно.

— Я отключусь…

— Был пару раз.

— А по каким улицам ходил?

— Аэропорт — Центр — Аэропорт. Встречался со своим армейским другом.

— Так ты вообще ничего не видел?! — Казалось, изумлению ее не было предела. — Музеи, выставки? А театры?

— Да, я тундра! Кстати, возможно, я скоро появлюсь в ваших краях. — Он тут же пожалел о сказанном и быстро добавил: — Но это еще не точно.

— А ты мне сообщишь о своем приезде? Я хочу… я покажу тебе мою Москву.

Поплавок неподвижно висел между небом и землей. В прозрачной воде колыхались темные водоросли, играя пузырьками воздуха. Большая стрекоза спланировала на поплавок, и от него разбежались круги. Ева блаженно улыбнулась. Какое-то время она смотрела на стрекозу, потом глаза ее непроизвольно закрылись.

— Мою Москву… — печально повторил он.

«Я начинала писать тебе сотни раз и сотни раз сжигала это письмо в своей памяти… Я писала его на салфетках в маленькой кофейне на Таганке. Промокшая до нитки, я сидела за узким столиком у окна и пережидала дождь. Кофе несли долго, слишком долго. И тогда рука сама потянулась к салфетке. Я расправила четыре ее сгиба, достала карандаш и начала писать… О чем?.. О том, что скучаю и не хватает твоей уверенности и оптимизма, что вокруг слишком много примитивной жестокости и пафоса, чужих людей, тишины и осени… А потом я забыла там зонт… И опять промокла…

Я чертила это письмо соломинкой на песке дивного пляжа в Монте. Не помню, как я попала туда, — кажется, в Париже стояла жуткая жара, и я решила махнуть в Монте-Карло. Бывать во Франции по двадцать раз в году, практически жить там и не увидеть Лазурный Берег — странно, не правда ли? Я бесцельно бродила по мощеным карамельным улочкам. А потом лежала на теплых камнях и слушала море. В конце концов я опоздала на поезд. А ночью опять пошел дождь…

Я писала это письмо на древних стенах замка Луары. Гид рассказывала о королевской охоте и странных забавах маленьких инфант, а кто-то возражал ей на плохом французском. Они спорили, доводя друг друга до исступления, слушая каждый себя… Это было невыносимо, и я убежала… Мне не было никакого дела до чужой истории. Нужно было всего лишь убить время… нет, сократить — между мной и тобой. Я даже сделала татушку на бедре. Она начинается первыми словами этого неотправленного письма: „Му dear Andrew“, — ты ведь помнишь, мне всегда нравился кельтский орнамент, хотя говорят, что готика теперь устарела. Художник-китаец конечно же сделал ошибку в твоем имени… Пришлось колоть заново. Я сердилась, страдая от запахов и брезгливости…